Кошмарные сны элиты
16. 03. 2000
If you found an error on this site please let us know by selecting it on the page and pressing Ctrl+Enter at the same time.
16. 03. 2000
Время требует новых слов
10. 02. 2000
Президента, как и Родину, не выбирают
13. 01. 2000
Путин как «новый Андропов»
18. 11. 1999
Решения, имеющие колоссальные исторические последствия, довольно часто бывают продиктованы очень мелкими личными и групповыми соображениями. Сейчас, мне думается, совершенно ясно, что «судьбоносный» план новой войны на Северном Кавказе принимался президентом и его близкими вместе с решением о замене «мягкого» Степашина «жестким» Путиным. Это было одно-единое решение, один план. И истинная цель его была одна — победа над, казалось, неудержимо идущим вперед и страшным для «семьи» примаковско-лужковским блоком.
Что могла противопоставить «семья» наступлению Примакова— Лужкова? Только нечто экстраординарное, путающее все карты, заставляющее людей забыть о президенте, об экономике, о скандалах с «отмытыми миллиардами», о замке в Германии, о счетах в Швейцарии и т. д. Только какой-то особенно сильный шок мог заставить народ полюбить доселе неизвестного человека, которого объявил своим преемником нелюбимый президент.
Роль Чечни в этом проекте «передачи власти» достаточно ясна. Нас сейчас интересует другое. Случайно ли, что для проведения чеченской операции и в качестве спасителя «семьи» был выбран человек из КГБ? Мне кажется, что не совсем случайно.
В качестве военного трофея Россия получит бомбу
21. 10. 1999
Началась новая чеченская война. Вряд ли можно сомневаться, что она будет трудной и кровопролитной. Чеченское общество, разобщенное и дезорганизованное в мирное время, обладает поразительной способностью сплачиваться для борьбы с внешним врагом, когда соперничество «всех со всеми» замещается состязанием в воинской доблести. Я думаю, что после нового российского вторжения Аслан Масхадов смог даже облегченно вздохнуть — ситуация снова стала для него понятной, создавать государство и править им у него не очень-то получается, а воевать он умеет. И его соперники, другие полевые командиры, считающие, что они ничуть не хуже Масхадова и не обязаны ему подчиняться, становятся его товарищами по оружию. Умереть в бою с вечным врагом, борьба с которым составляет содержание всей письменной чеченской истории, попасть в рай и фольклорный круг героев, с которых «будут делать жизнь» следующие поколения чеченцев, для них значительно легче и проще, чем создавать упорядоченное государство. Поэтому загнанные в угол чеченцы, несомненно, будут вновь сопротивляться до последнего.
17. 10. 1999
Есть что-то жутковатое в том, что именно Россия, преемница СССР, страны, поддерживавшей ООП даже в период самого бесчеловечного палестинского террора против евреев и Израиля, когда террористы-смертники убивали не израильских солдат, а женщин и детей, спортсменов, участников мюнхенской Олимпиады, вообще всех евреев, кого могли, оказалась сама жертвой точно такого же террора.
Тяга к объединению — российский феномен
12. 08. 1999
У Евгения Примакова есть шанс помочь всем
08. 07. 1999
Но она даст ему уйти спокойно
01. 07. 1999
Возможность расхождения интересов правящего класса и стремлений его вождя заложена в самой природе нашего политического режима. Авторитарная власть «безальтернативного» президента, который плоть от плоти правящего класса, была необходима нашей элите — это обеспечило возможность проведения обогащающих ее, но разоряющих народ экономических реформ. Однако в авторитаризме есть и другая сторона.
Авторитарный лидер «по определению» ни перед кем не отчитывается и приближает тех, кого хочет, нравятся они элите или нет. С этого начинается постепенное дистанцирование правящего сословия и верховной власти. Обычно оно становится все более заметным в конце авторитарных правлений, когда правитель уже выполнил свою роль — подавил противников элиты, укротил народ, создал для правящих слоев возможность более спокойной и свободной жизни, но продолжает и в новых условиях править по-старому, как привык.
Лучше бы Россия не реагировала на косовский кризис…
17. 06. 1999
Единодушие нашего общественного мнения по косовской проблеме напомнило давно забытые советские эпизоды осуждения разных «израильских агрессий». Раньше израильтян и американцев осуждали знатные ткачихи, академики («как мать вам говорю и как женщина»), и,когда речь шла именно об израильтянах, особо ценилось их осуждение лицами еврейской национальности. Теперь осуждение натовской операции высказали все — от коммунистов и жириновцев до деятелей «Правого дела» и «яблочников». При этом особенно старались «засветиться» те, кого можно было заподозрить в непатриотических симпатиях к Западу (Немцов не поленился поехать в Брюссель в фуре). Единодушие в оценке сопровождалось единодушием в прогнозах. Если западная пресса высказывала самые разные точки зрения о перспективах операции, в основном выражая сомнения в правильности стратегии, то у нас никаких сомнений не было — в десятках статей из самых разных газет рассказывалось о том, что НАТО совершила страшную глупость, что силой ничего добиться нельзя, что сербов сломать невозможно.
Получилось всё, как говорят, «с точностью до наоборот». НАТО одержала поразительную победу, равной которой не было в мировой истории, — победу, в которой армия не потеряла ни одного солдата и добилась всех своих целей. И хотя мы и постарались в какой-то мере испортить эту победу «обманным» вводом батальона в Приштину, принципиально ничего это не меняет.
13. 05. 1999
Положение президента Ельцина становится все труднее и незавиднее, неудачи сыпятся на него одна за другой. Нельзя сказать, что до этого ему все удавалось, но такие неприятности, как поражение в Чечне или финансовое банкротство страны, можно было пережить относительно спокойно, поскольку президента они непосредственно не затрагивали. Настоящие неудачи — это потеря контроля над системой, все более явные признаки утраты власти.
Первым крупным поражением Ельцина, очевидно, следует считать назначение Евгения Примакова главой правительства. Дело не в том, что новый премьер как-то особенно плох или нелоялен, но он Ельцину навязан и имеет большую поддержку, от него не зависящую, исходящую из кругов, ему враждебных. Президенту приходится терпеть рядом с собой человека, который является постоянным напоминанием его неудачи и унижения, и устранение которого, похоже, становится для Ельцина «делом чести».
Истеричное поведение в изменившемся мире загоняет нас в изоляцию
15. 04. 1999
Реакцию России на события вокруг Югославии и нашу роль в этих событиях, мне думается, можно охарактеризовать словами «жалкие» и «унизительные». Нас унизили и сербы, и натовцы. Причем унижение со стороны НАТО особенно неприятно, ибо НАТО явно специально унижать нас не хочет и даже говорит разные льстивые слова о ценной роли России. Максимум, чего мы сможем добиться в конфликте вокруг Косова, — это того, что Милошевич передаст через нас НАТО свои предложения, что будет изображаться как великая победа российской дипломатии. Так в чем же «жалкость» и унизительность нашей роли?В том, что мы против акции НАТО, а НАТО нас не послушалась? Отнюдь нет. В самих странах альянса против бомбежек выступают многие влиятельные силы. Против них — Индия и Китай, которых тоже не послушались. Между тем никто не скажет, что роль Индии или Китая — унизительна и что они жалки.
В Борисе Березовском больше не нуждаются
11. 03. 1999
Коллективный разум ее пока не оставил
11. 02. 1999
Предстоящие президентские выборы, без сомнения, станут «часом великих испытаний» для нашей социально-политической системы и нашей неформальной, но достаточно сплоченной «партии власти». Смогут ли они пережить этот кризис, сможет ли система сохраниться в своих основных параметрах и что для этого необходимо?
Наша политическая система, освободившая поздне-советскую номенклатурную элиту от тисков КПСС и создавшая необходимые условия для приватизации ею государственной собственности, базировалась и базируется на том, что для большинства народа нет приемлемой альтернативы «партии власти», объединенной вокруг президента. Как бы народу ни было плохо и как бы он ни ругал начальство, на всех референдумах и президентских выборах он должен голосовать за эту «партию», ибо альтернатива ей — еще хуже.Роль ужасной альтернативы в нашей системе великолепно исполняла КПРФ и отчасти — ЛДПР. Следовательно, если не отказываться от общенародных выборов президента, пережить кризис «партия власти» может, только воссоздав в 2000 г. ситуацию 1996 г. — ситуацию единого кандидата элиты, спасающего страну от категорически неприемлемой альтернативы. Можно ли будет воссоздать эту ситуацию, что для этого нужно и что уже делается?
Прежде всего элите надо определиться с преемником Ельцина, который сплотит в решающий момент правящий класс и создаст в народе ощущение (обычно возникающее у нас при каждой перемене начальства), что отныне все будет иначе, списав основные народные беды на своего предшественника. Сейчас выявились два основных кандидата на эту роль — Евгений Примаков и Юрий Лужков. Каждый имеет, с точки зрения нашей элиты, свои достоинства и недостатки. Но возникает впечатление, что из этих двоих кандидатов наиболее приемлем для правящего класса все-таки Примаков и что с точки зрения интересов нашей элиты находка Явлинского была просто гениальной.
СМИ активно формируют образ врага
21. 01. 1999
Угроза русского фашизма скорее миф, чем реальность
15. 01. 1999
«Угроза фашизма» — тема для наших СМИ и политтусовок уже традиционная. Но сейчас, с приближением выборов и после событий, на деле имеющих к фашизму самое отдаленное отношение (выходка генерала-антисемита Макашова, убийство Старовойтовой), она стала чуть ли не национальным кошмаром. И, на первый взгляд, основания для этого есть.
Оценить реальную силу фашистских организаций вроде РНЕ очень трудно (какие-то фашистские группки есть везде, и хотя, конечно, за ними надо следить и с ними нужно бороться, но особенно паниковать из-за них не стоит). Наличием таких организаций Россия отнюдь не отличается от самых устойчиво демократических стран Запада. Чем мы отличаемся принципиально, так это широчайшим распространением если не прямо фашистских, то близких к ним, «фашизоидных» идей, лозунгов и настроений.
Я думаю, совершенно неверно видеть эталон фашизма в германском нацизме, а суть его — в Освенциме и Треблинке. Германский нацизм с его антиклерикализмом и яростным антисемитизмом — очень своеобразный, радикально-экстремистский вариант националистических, антидемократических движений, прокатившихся по Европе в 20-30-е гг. Каких-либо однозначных и четких критериев отнесения того или иного движения к фашизму нет, но ясно, что комплекс «общефашистских тем» — это прежде всего национализм и империализм, всякого рода «возрождения отечеств» и их былой славы, причем величие государства и нации связывается главным образом с военной мощью, а отношения с другими нациями и государствами видятся как отношения борьбы, прежде всего — за территорию. В этом же наборе идей — возрождение старой морали, добуржуазных ценностей и традиционной религии, утверждение примата «национальных интересов» над личными и групповыми, отвержение демократии и ограничение «рыночной стихии».
«Левоцентризм» как национальный русский продукт
05. 11. 1998
В российской политической элите сейчас доминируют настроения, которые у нас называют «левоцентристскими». За право ношения почетного звания «левоцентрист» развернулась нешуточная конкуренция. Вспомним, как встрепенулся Геннадий Селезнев, услышав, что по левому центру намерен сыграть даже Юрий Лужков. Может, мэр перепутал левую ногу с правой? Возможно, что и перепутал. Для российского политика это нормально. Это даже нельзя назвать ошибкой, ибо система наших политико-идеологических размежеваний глубоко своеобразна, слова «левый» и, соответственно, «левый центр» в России значат нечто совсем иное, чем в остальном мире, включая даже другие посткоммунистические и постсоветские страны.
Деление на правых и левых, возникшее от случайного выбора мест депутатами в эпоху Великой Французской революции, в конечном счете служит формой политического выражения двух имманентных любому человеку и человечеству в целом устремлений — к прекрасному прошлому и к прекрасному будущему. Правые ценности — всегда и во всем мире — это опора на традиции, скептическое отношение к возможностям человеческого разума, вера в неизбежность социального неравенства и преимущества старой иерархической организации общества, признание ценности своей религии, патриотизма и национального своеобразия.
Конец эпохи слепой любви Запада к России
08.10. 1998
С уходом «друга Гельмута», «друга Рю» и закатом карьеры «друга Билла» заканчивается целый период «особых» отношений руководителей западных стран с Россией и российским президентом. Понять эти отношения не так просто.К российскому президенту особых вопросов нет. Его «дружба» с западными руководителями имеет прежде всего «статусный» характер. Хотя российский политик просто не знает, что можно делать во внешней политике, если не противостоять Западу, Запад все равно остается для него, как практически и для любого русского человека, «высшим обществом», признание в котором — вершина социального успеха. Поэтому хотя Ельцин и борется с приближением НАТО к российским границам, «дружба» с лидерами стран НАТО означает для него повышение статуса. Он гордится ею, афиширует ее с почти детской непосредственностью, не замечая всей наивности своей веры в дружбу с людьми, с которыми на деле, конечно, никакой дружбы быть не может — слишком уж разные это люди, разные культуры и интересы. Настоящая дружба — чисто теоретически — могла бы быть у Ельцина, скажем, с Кучмой, с которым и говорить-то можно без переводчика. Но как раз с ним Ельцин на «ты» не переходит. Встреча «без галстуков» с Кучмой еще возможна, но приехать к нему на день рождения было бы уж «слишком», а перейти на «ты» означало бы даже потерю статуса. Русская (и тем более русская советская) культура очень чувствительна к статусным различиям, мы очень хорошо знаем, с кем дружить, а с кем — «соблюдать дистанцию».
Почему это выгодно политической элите
03. 09. 1998
Тяжесть нашего теперешнего положения в том, что два относительно разнородных, хотя и взаимосвязанных кризиса — финансово-экономический и кризис преемственности власти, — совпали во времени. И тот и другой порождены неустойчивостью нашего общества, в котором своекорыстие элиты не сковано ни традицией и «сословными предрассудками», как в царской России, ни идеологией и партийной дисциплиной, как в СССР, и не стеснено ответственностью перед народом и законом, как в демократических странах.
Я не могу профессионально рассуждать об экономике, но не надо быть экономистом, чтобы понять, что система, при которой экономическая элита уже десять лет живет и богатеет в основном разграблением накопленного за годы советской власти, а государство не может собрать налоги, должна была прийти к экономическому упадку. Также ясно, что и кризис преемственности власти был абсолютно неизбежен, ибо система, во-первых, не имеет механизмов упорядоченной передачи власти внутри правящей верхушки (даже таких, какие были в СССР и КПСС), во-вторых, предполагает сочетание «внутриэлитного» определения преемника со свободными выборами, и, следовательно, каждый раз надо изобретать какую-то ситуацию, при которой народ голосует за того, кого назначила правящая верхушка. А это требует изобретательности и не может быть полностью гарантировано. Поэтому какой-то кризис (необязательно ведущий к гибели системы) рано или поздно разразился бы.
Парадоксальный дрейф Лужкова и Лебедя
06. 08. 1998
Предсказать, какая ситуация возникнет у нас на президентских выборах 2000 г., сейчас принципиально невозможно. И не только потому, что у «партии власти» нет определенного и признанного преемника Ельцину, а что будет с самим Ельциным к 2000 г., знает один Бог. Дело еще и в том, что за недолгую постсоветскую историю основные политические силы России подверглись колоссальной эрозии. Сейчас называть нашу «партию власти» демократами даже смешно, а коммунисты — уже не только не коммунисты, но и не партия протеста и реакции. Это значит, что исчезает главное политическое размежевание конца 80—90-х гг. Утратив идейную и поведенческую определенность, обе наши основные политические коалиции утрачивают и способность вызывать лояльность, и мобилизовывать массы (красноярские выборы это прекрасно продемонстрировали).
Между тем никаких новых, ясных и четких идеологий и размежеваний у нас нет. Большинство политиков свободно дрейфуют от настроения к настроению и от группировки к группировке без каких-либо мучений и тягостных раздумий. Но поскольку выборы все-таки будут, значит, будут и какие-то размежевания. Все равно периферия будет голосовать иначе, чем Москва, деревня — иначе, чем город, богатые — иначе, чем бедные, и т. д. Разные интересы, настроения и обрывки идей все равно будут сбиваться в какие-то комбинации и «констелляции» и во втором туре будут бороться представители (лидеры, символы) каких-то двух больших блоков. Кто же это может быть и какие это могут быть блоки — «констелляции»? По-настоящему разглядеть их еще нельзя. Будущее — в тумане. Но в этом тумане все-таки кто-то и что-то мелькает и какие-то звуки из него доносятся. И отчетливее всего мелькает в нем кепка московского мэра, а яснее всего слышится генеральский рык красноярского губернатора. Обе эти фигуры — знакомые и даже привычные. И поэтому, может быть, мы до конца не осознаем, что фигуры эти — странные, в традиционную классификацию не укладывающиеся и принадлежащие уже новой эпохе. Попробуем разглядеть их.