Если вы обнаружили орфографическую ошибку в тексте, пожалуйста, сообщите нам о ней. Выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter.
Биография
Родился в 1943 г. в Москве. В 1965 г. окончил исторический факультет МГУ.
Дебютировал в печати в 1967 в журнале Новый мир. В 1968—1971 работал на философском факультете МГУ. Публиковался в журналах Вестник Московского университета, Вопросы философии. Перевел письма Юлиана Отступника (Вестник древней истории, 1970, № 1-3). В 1971—1979 — старший научный сотрудник Института международного рабочего движения АН СССР. В 1979—1991 — ведущий научный сотрудник Института США и Канады АН СССР. В советский период работал в области истории и социологии религии, защитив в 1981докторскую диссертацию по теме «Религия и социальные конфликты в США».
Научная деятельность
С начала 1990-х изучал становление и развитие политических режимов, проблемы демократии, авторитаризма и воспроизводства власти на пространстве СНГ. Публиковался в журналах Век ХХ и мир, Свободная мысль, сборниках Иного не дано, Осмыслить культ Сталина и др. Возглавлял Центр эволюционных процессов на постсоветском пространстве.
Фурман Дмитрий Ефимович о себе
ИНТЕРВЬЮ ДЛЯ КНИГИ «Д.Е. ФУРМАН. ИЗБРАННОЕ»
Территория будущего 2011.ВОПРОС: Дмитрий Ефимович, Вы один из немногих советских-постсоветских ученых, которые практически не испытали на себе влияние марксизма. Оно не присутствует (если не учитывать ритуального цитирования классиков) даже в самых ранних. Чем это объясняется?
ОТВЕТ: Я думаю, что исчерпывающего и точного ответа на этот вопрос дать невозможно, слишком много факторов действует на наше развитие. Но можно предположить, что определенную роль сыграли детские идеологические впечатления. Меня воспитывали бабушки, мать моей мамы и ее сестра, и семья для меня - это прежде всего они и отчасти еще их мать, которую я еще застал в живых, и брат, Борис Владимирович Иогансон, в 1950-е — начале 1960-х годов — президент Академии художеств, которым они очень гордились. Эта семья была дворянско-буржуазная, и моя прабабушка даже танцевала на выпускном балу Смольного с государем императором как лучшая ученица. Как я сейчас понимаю, идеология этой семьи была типична для громадного социального слоя. Революцию они, естественно, ненавидели, но воспринимали ее как нечто вроде неизбежного периодически возникающего стихийного бедствия. Революция — это кровь, хаос и «царство хамов». Но после революции все успокаивается, возвращается на круги своя. Россия стала чудная, с какой-то нелепой еврейской идеологией, но она та же Россия, и представители этого слоя без особых или даже каких-либо угрызений совести переходили служить советской власти. Брат бабушек, Борис Иогансон, довольно долго был в белой армии Колчака, но когда Колчака уже разгромили, как-то смог оказаться в красной. До революции он учился на художника, его учителем был Коровин, и в новой советской действительности он нашел себе место классического представителя социалистического реализма. Он был в белой армии, но написал «Допрос коммунистов». Я думаю, что особо идейно он не мучился — Россия остается Россией, российские правители российскими правителями, идеологии могут меняться, а российские художники должны воспевать российских правителей и их идеологию. Мне кажется, что это очень похоже на тоже очень прочную и глубокую идеологию семьи Михалковых, которые искренне не видят ничего зазорного в том, что русский дворянин пишет текст сначала советского, а потом антисоветского гимнов. Религия в этой системе идеологии не играла практически никакой роли. Из формулы «православие, самодержавие, народность» православие оказалось самой легковесной частью.
От бабушек у меня самая первая и самая сильная, если так можно выразиться, социологическая мысль. Я даже помню место, где бабушка мне сказала фразу, запомнившуюся мне на всю жизнь. Бабушка провожала меня в школу и переводила через улицу с машинами, и я вдруг спросил у нее: «Баба Лида, Сталин — это царь?», и бабушка ответила мне серьезно, как взрослому, причем понимающему, что говорить об этом не следует: «Да». Я вдруг понял, что есть различия формы и содержания, формы могут быть разные, а суть одна, я не говорил об этом с друзьями, но много думал об этом.
ПЕРЕСТРОЙКА ГЛАЗАМИ МОСКОВСКОГО ГУМАНИТАРИЯ
ПРОРЫВ К СВОБОДЕ двадцать лет спустя
Горбачев-фонд 2005Мое участие в политической жизни эпохи перестройки было минимальным. Более того, ни с одним из наиболее видных политических персонажей того времени я тогда знаком не был. Со многими, включая самого Михаила Сергеевича, я познакомился уже после. Поэтому мои воспоминания о перестройке - воспоминания рядового и не слишком активного участника событий, представителя московской гуманитарной интеллигенции.
Предперестроечная эпоха
Марксизм-ленинизм умер тихой и незаметной смертью где-то в период правления Брежнева. В эпоху Хрущева и в начале брежневской эпохи я встречался с очень многими настоящими и умными марксистами. Все они, естественно, были настроены оппозиционно.
Это было время, когда интерес к марксизму и оппозиционность практически совпадали. Многократно повторялся один и тот же процесс — кто-то из колоссальной массы людей, которым вдалбливались в голову формулы официальной идеологии, обращался к ее «первоисточникам» и поражал¬ся противоречиям между тем, что писали «классики марксизма», с одной стороны, и официальной схоластикой и «реальным социализмом», с другой. Если человек убеждается, что он понял какие-то истины, содержащиеся в сакральных источниках идеологии, от которых власть отступила и которые общество не поняло, у него естественно возникает стремление раскрыть людям глаза. Официальный марксизм закономерно порождал свой «протестантизм». Но марксизм еще и идеология исторического оптимизма и действия, нацеленная на изменение мира. Поэтому осознание противоречия официального учения и содержания марксистских текстов неизбежно вело не просто к стремлению «раскрыть людям глаза», но и к стремлению изменить общество, к «перестройке».