Рецензия на  книгу Е. М. Неелов  Волшебно-сказочные корни научной фантастики

№4 1988

PDF файл

Книга посвящена теме, связанной с целым комплексом важнейших проблем духовной жизни современного об­щества — влияния современной науки на культуру и художественное творче­ство, изменения восприятия науки мас­совым сознанием, сохранения в совре­менной культуре древних форм восприя­тия реальности. И то, как Е. М. Неелов раскрывает эту тему, делает его работу интересной и для философов.

Задача автора — анализ сходства двух литературных жанров: древнейшего жанра волшебной сказки и современного жанра научной фантастики. Какие-то аналогии между этими жанрами лежат на поверхности, отмечались исследова­телями и даже использовались, в основ­ном для создания комического эффекта писателями-фантастами (например, в по­вести «Понедельник начинается в суб­боту» А. и Б. Стругацких), но Е. М. Неелов впервые занялся этим вопросом серьезно и систематически (на мате­риале русской сказки и советской фан­тастики). Изучаемые жанры сопостав­ляются им по разным параметрам, и везде обнаруживается очень большая, иногда даже удивительная близость.

Прежде всего это сходство сказоч­ных и научно-фантастических сюжетов. Как в сказке, так и в фантастике осно­вой сюжета является столкновение чело­века с фантастическими, чудесными персонажами из мира, не контролируе­мого человеком, являющими собой вы­зов и угрозу человеку и требующими от него максимального напряжения всех его сил. И если сказка вообще никак не объясняет  своих   Змеев   Горынычей — они просто «данность» сказочного мира — то всякие чудовища иных планет или труднодоступных уголков Земли полу­чают подобие объяснения, хотя в конце концов тоже постулируются как дан­ность. На Марсе, на Солярисе, в Зоне — т а к, а почему так, в конце концов п не так уж важно и интересно. Как в сказ­ке, так и в научной фантастике сюжет начинается, как правило, с некоторого предварительного контакта с чудесным миром в «нашем» мире и далее пред­полагает дорогу героев в другой мир. При этом, как в сказке человеку помогают волшебные помощники, так в фантас­тике — «чудеса» науки.

Для сказки характерна неопределен­ность временных и пространственных параметров повествования («в некото­ром царстве, в некотором государстве кили-были…»). Так как сказка не пре­тендует на истинность, конкретизация ей не нужна — она сразу же переместила бы ее восприятие в иную плоскость, за­ставила бы видеть в пей или просто не­правду, или. наоборот, сакральное мифо­логическое повествование. И к такой же неопределенности тяготеет научная фан­тастика, перемещающая действие в не­определенное будущее и на иные пла­неты.

Неопределенность, отсутствие конкре­тизации и одновременно жесткий схема­тизм, сведение образа к роли характерны для героев и сказок и научной фан­тастики. В столкновении с чудесным герои выступают просто как люди, пред­ставители рода человеческого. Важно в них общечеловеческое, а не индивиду­альное. В русской сказке герои — солдат, Иваи-царевич, Иван-дурак, в фанта­стике же, как полагает Е. М. Неелов, все многообразие человеческих фигур сер­дится к двум ролям, двум жанровым персонажам — «ученому» и «неученому», противостоящим друг другу, но единым в своем противостоянии «чудесному».

Сходство сказки и научной фантастики распространяется и на сходство отдель­ных мотивов и образов. Автор разбирает целый ряд таких образов: образ дороги, которая как бы сама влечет героев, сама ведет их к встрече с чудесным, которая сложная и длинная — туда и короткая и вообще неважно какая — обратно, об­раз леса — всегда нечеловеческого, стран­ного, полного опасностей, и противостоя­щий ему образ сада, образы корабля и океана и т. д. Многие сопоставления одновременно и очевидны, и удивительны. Так, Тускуб в «Аэлите» — очевидный Кащей, а сама Аэлита — добрая дочь Кащея, помогающая герою; в «Плуто­нии» В. А. Обручева совершается путе­шествие в подземное царство, где дино­завры — фольклорные змеи — охраняют невиданные богатства; в «Туманности Андромеды» И. А. Ефремова — типично сказочная ситуация временной смерти красавицы (героиню на страшной черной планете Железной звезды поражает чудовище и  ее  кладут в прозрачный гроб, а затем уже на Земле воскрешают). Сходство сюжетных задач как бы вызы­вает в сознании авторов из глубин их памяти, можно сказать, из глубин их бессознательного, древние сказочно-мифологические образы, «архетипы».

Очень характерно и важно, что все это сходство сказки и научной фантастики возникает отнюдь не потому, что авторы научно-фантастических произведений стремятся к такому сходству. Наоборот, парадоксальным образом сознательно ориентирующаяся на фольклор литера­турная сказка имеет на самом деле зна­чительно меньше аналогий с народной волшебной сказкой, чем многие четко утверждающие свою научность, рацио­нальность, не-сказочность произведения научной фантастики. Сходство фанта­стики и сказки объясняется какими-то более глубокими и сложными причинами, чем просто влияние одних произведений на другие, одного жанра па другой. Откуда же это сходство?

Самой сутью сказки, одним из ее жанрообразующих признаков, как вслед за В. Я. Проппом полагает Е. М. Неелон, является то, что она не предполагает веры. «Выдуманность» сказки очевидна и не прячется. Именно здесь проходит грань между мифом и сказкой. Миф и сказка могут практически не отличаться по содержанию, более того, древний миф прекрасно может функционировать как сказка. Но миф — это повествование, являющееся объектом веры, сказки нет. Однако, не требуя веры, сказка тре­бует доверия. Поэтому сказочный мир не может слишком отличаться от кар тины мира, существующей в сознании сказочника и его слушателей.

Развитие пауки и техники убивает это доверие к сказочному миру, ту «мерцаю­щую веру» (термин, который автор от­вергает, на наш взгляд, излишне кате­горично), без которой сказка, как фольк­лорный жанр, невозможна. Исчезает и носитель и создатель фольклорной сказ­ки. Но, умирая в своем собственном и традиционном виде, сказка вновь оживает в новом виде, в жанре, созда­тели и классики которого о родстве его со сказкой и не подозревают. Что же дает возможность сказке возродиться вновь? Основу для новой сказки создают те же наука и техника, которые убивают сказку старую.

Наука уничтожает веру в «старое таин­ственное», переводит то, что раньше казалось возможным, но непонятным, в разряд или познанного и не-таинственного, или несуществующего и невозмож­ного. Но она тут же создает свое новое чудесное, неведомое. Любое научное от­крытие — это встреча человека с не­ожиданным, непривычным и имеющим непредвиденные последствия — психоло­гический аналог встречи героя сказки с волшебным персонажем. Человек, кото­рому сейчас, например, 80 лет,- это че­ловек, в детстве которого автомобили и самолеты   были   новинкой и который затем был свидетелем появления танков, реактивных самолетов, телевизоров, атом-вой бомбы и баллистических ракет, спут­ников и полета на Луну, побед над неизлечимыми болезнями и появления новых неизлечимых, возникновения экологического кризиса и т. п. Жизнен­ный путь такого человека во времени аналогичен пространственному пути ге­роя сказки в «тридевятом царстве», по­следовательно сталкивающегося с раз­ными чудесами. Если для человека — создателя и «носителя» сказок — неожи­данное и таинственное, чудесное лежало за пределами освоенного им простран­ства, то для современного человека оно лежит за пределами «освоенного» им времени, в будущем. Сюжет сказки раз­вивался в неопределенном прошлом и в тридевятом царстве, сюжет научно-фан­тастического романа — в неопределенном будущем и, после того как на Земле не­открытых уголков не осталось, на других планетах. Таким образом, за сходством двух жанров стоит реальное сходство ситуаций человека разных миров — тра­диционного и современного.

И, как и сказка, научная фантастика в некотором роде тоже народна, она такая же принадлежность культуры со­временных читающих миллионов, как сказка — принадлежность культуры не-читающего традиционного народа. И хотя есть великие писатели-фантасты, в этом жанре, как и в другом наиболее массо­вом жанре — детективе, есть какая-то анонимность. Люди просят: «Дайте по­читать что-нибудь из научной фанта­стики», как раньше: «Расскажи какую-нибудь сказку».

Е. М. Неелов правильно, па наш взгляд, настаивает на близости фанта­стики именно к сказке, а не к мифу, полемизируя с теми, кто слишком широко и произвольно употребляет тер­мин «миф», говоря о фантастике как о современной мифологии. Миф — повество­вание, в истинность которого верят, причем верят именно религиозно, не­смотря на его неподтвержденность и не­вероятность, отметая аргументы против. Но лишь древние греки называли такие повествования мифами. Поэтому любое сознательное использование в искусстве символов древних мифологических си­стем никакого отношения к мифотвор­честву не имеет. Современный миф ни­когда не будет именовать себя мифом — он всегда будет именовать себя просто научной истиной. И мы называем ми­фами лишь умершие мифы или мифы периферийных групп нашего общества (например, миф о НЛО, который для тех, кто верит в НЛО,- не миф, а истина), свои же собственные мифы мы опреде­лить как мифы не можем. Лишь чужой миф — миф, наш же миф — просто прав­да. Поэтому научная фантастика не новая мифология. Однако Е. М. Неелов, на наш взгляд, слишком категорично отвергает связь фантастики с современ­ной   мифологией.   Мифология    (реаль­ная,    функционирующая)    все    время взаимодействует с фантастикой. Во всех произведениях, разбираемых в книге,— сложное переплетение вымысла, фанта­стики и мифов. Так, в «Аэлите» герои совершают пролетарскую революцию, правда, неудачную, на Марсе, который изображается как умирающая цивилиза­ция, в духе «Заката Европы», и связы­вается с антропософским мифом об Ат­лантиде. Романы о будущем И. А. Еф­ремова все время сбиваются на «сакраль­ный тон». Автор не просто выдумывает, он верит в будущее, где будут красивые, как античные статуи, люди-герои, совер­шающие подвиги и предающиеся свобод­ной и прекрасной любви. Зыбкость грани между фантастикой и мифологией видна и в роли писателей-фантастов в распро­странении мифов о НЛО и контактах с инопланетянами в древности. (Харак­терно, что основатель популярной на Западе «церкви сциентологии» — писа­тель-фантаст Р. Хаббард.)

Современный миф — научный миф, как и современная сказка — научная сказка. Поэтому эволюция научно-фантастиче­ского жанра неотделима от эволюции науки и ее восприятия в сознании со­временного человека. Ранняя научная фантастика — «очень научная», авторы стремятся убедить читателя в действи­тельной возможности тех чудес, о кото­рых они пишут. Но развитие науки идет очень быстро, и фантастика начинает как бы убегать от науки. Исчезает очень популярный ранее жанр фантастических географических открытий — па Земле уже нет неизведанных уголков, где могут быть «Земли Санникова» и «Плу­тонии». Фантастика «уходит» на Марс и другие планеты, но наука уже факти­чески вытеснила ее и оттуда. Фантастика устремляется в очень далекое будущее и очень далекий космос. Наука, таким образом, последовательно «закрывает» для фантастики какие-то сферы, как она «закрыла» мир сказки. Но одновре­менно наука и «освобождает» фанта­стику, расширяет рамки, в которых может возникнуть то «доверие», которое необходимо для ее восприятия. Бурное развитие науки ведет к тому, что люди как бы перестают удивляться, возникает чувство, что «все может быть», и если старым фантастам нужно было долго излагать научные теории, убеждать себя и читателей в том, что выдуманное ими возможно, то современный фан­таст может выдумать все, ничего уже не объясняя — никому эти объяснения не нужны. Достаточно сравнить В. А. Обру­чева или А. Р. Беляева с поздними А. и Б. Стругацкими, чтобы увидеть, как изменился жанр и как изменился наш мир, наше восприятие пауки. И если ран­няя фантастика не желала и думать о своем родстве со сказкой, то фантастика Стругацких, К. Булычева и других уже активно и сознательно использует ска­зочные реминисценции. Но становится ли она этим ближе к сказке? Е. М. Heелов подробно разбирает ряд произведе­ний, представляющих разные этапы раз­вития советской фантастики,- «Плуто­нию» В. А. Обручева, «Аэлиту» А. Н. Тол­стого, «Туманность Андромеды» И. А. Ефремова и «Трудно быть богом» А. и Б. Стругацких. Из них сознательно используется сказка лишь в повести «Трудно быть богом». Но одновременно по своему смыслу и пафосу это «анти­сказка». В последующих произведениях Стругацких еще больше используются сказочные мотивы, но исчезло самое ос­новное, что сближало со сказкой раннюю фантастику,— рассказ о герое, который преодолевает при помощи волшебных помощников «сказочные» трудности и счастливо возвращается домой. Е. М. Не­елов очень осторожно подходит к во­просу о кризисе научной фантастики, но очевидно все-таки, что классический период жанра позади. Исчезли или, во всяком случае, ослабли два необходи­мых для пего психологических компонен­та — та способность изумляться научным новшествам, которая давала возможность сделать сам факт открытия основой сю­жета и без которой на первый план, естественно, выдвигаются философские, психологические и иные задачи, не со­ставляющие основы жанра, и тот без­граничный оптимизм, та вера в счастли­вый конец, без которых сказка — не сказ­ка и которые составляли пафос про­изведений Жюля Верна, Обручева, А. Толстого, Ефремова.

Анализ научной фантастики — «бога­тая» тема, из которой можно извлечь много того, что позволяет лучше понять современный мир, современного человека. Но, наверное, не надо преувеличивать значение этой темы. В обществе все взаимосвязано, и анализ любого аспекта его жизни может помочь понять другие его аспекты, за любой частной проблемой можно увидеть большие социологические и культурологические проблемы. Но это возможно только тогда, когда исследова­тель подходит к проблеме творчески. Поэтому возможно, что ощущение осо­бого «богатства» темы данной книги — иллюзия, создаваемая широким и твор­ческим подходом ее автора.