Всё ли мы потеряли?
8-14. 10. 1993
Для того, чтобы понять, что произошло в Москве в сентябре — начале октября, мы должны прежде всего отказаться от довлеющей над нашим сознанием схемы борьбы демократии с коммунистами. Конечно, среди поддерживавших Руцкого и Хасбулатова были коммунисты, как в этой пестрой компании были и фашисты, и монархисты, и анархисты, и либеральные демократы (не в духе Жириновского, а просто нормальные либеральные демократы). Но этот блок не был коммунистическим. Руцкой и Хасбулатов — сподвижники Ельцина в борьбе с Горбачёвым (как сам Ельцин был на еще более раннем этапе развития нашего революционного процесса сподвижником Горбачёва), парламент, который распустил Ельцин — это тот самый парламент, который привел его к власти и помог ему уничтожить Советский Союз. Бывшей же номенклатуры среди победителей «демократов» значительно больше, чем среди теперешних коммунистов. Но если это не борьба демократии с коммунизмом, то в чем же смысл и суть этой борьбы?
Вспомним, как развивались все революции — и английская, и французская, и наша первая революция. Все они шли по одной, имманентной им схеме — от либеральных реформ через демократию к диктатуре. При этом всякий раз, когда к власти приходила устанавливающая диктатуру революционная фракция, против нее боролась эклектическая коалиция всех «недобитых» — и революционеров предшествовавших этапов, и либералов, и страстных реакционеров — и эсеров, и меньшевиков, и кадетов, и черносотенцев. И при всем громадном своеобразии протекающего у нас процесса — это тоже революционный процесс, развивающийся по той же схеме.
Мы тоже прошли через демократию, не заметив этого и оказавшись неспособными, как это бывает с демократами при революциях, вовремя остановиться. Мы тоже были ослеплены страхом перед старыми врагами, уже бессильными,и более того, объективно, вне зависимости от своей идеологии, ставшими защитниками демократии, не заметив истинной опасности, идущей изнутри революционного лагеря, нового врага, незаметно выросшего за спиной. Автор данной статьи еще в августе и сентябре 1991 г. писал, что парламент обязательно будет разогнан Ельциным и демократию мы потеряем. И, видит бог, он бы отдал очень многое, чтобы оказаться неправым. Но к сожаланию, все пошло по достаточно традиционной схеме, по десятки раз пройденному пути, и люди, как всегда, слепо шли по этому пути, ведшему все к той же яме.
Переворот произошел. Конституции — нет, Конституционного суда — нет. Свободы слова почти нет. Выборов — не будет, ибо выборы, в которых не будут участвовать коммунисты и сторонники разогнанного парламента — это не выборы. Будет прикрытая либеральной фразеологией диктатура определенной, наиболее рвущейся к рынку и приватизации и наиболее циничной части старой номенклатуры, без тени стыда перешедшей от «ленинских принципов» к молитвам перед чудотворной.
Это — содержание процесса. Теперь несколько слов о последних событиях, о том, как был осуществлен переворот. До воскресенья казалось, что Ельцин проигрывает. Применить силу для разгона парламента он не решался. И мировое и наше общественное мнение колебались. Регионы в основном были против. На него оказывалось сильнейшее давление в сторону компромиссов. Но любой компромисс для него был подобен смерти. Он уже несколько раз замахивался на парламент и Конституцию и если бы отступил и на этот раз, над ним бы уже стали смеяться. Он был на той грани, когда поза, которая раньше воспринималась как героическая, начинает восприниматься как шутовская.
И тут пришло спасение — кровавое воскресенье. Мы явно никогда не узнаем всей правды об этой истории, как вообще «всей правды» узнать нельзя ни о чем (до сих пор выдвигаются новые, интересные и убедительные версии декабристского восстания). Но кое-что очевидно уже сейчас. Очевидно, что для правительства кровавая оргия обезумевших фанатиков была единственным шансом удержать власть, не «осрамившись» и не допустив одновременных выборов президента и парламента. А уж предпринимать какие-либо усилия для того, чтобы фанатики, заранее заказывавшие себе гробы, пролили кровь, и вовсе не было необходимости. Чуть-чуть задержались с помощью «Останкино», и весь мир воочию увидел, какая опасность нависла над страной.
Собственно, есть только два объяснения случившемуся: или чудовищная «халатность» правительства, безусловно, преступная, — или не бог весть какой сложный расчет, также безусловно преступный.
Мы должны понять, что сейчас мы — у последней черты. Дальше — конец всем завоеваниям перестройки и демократизации. Кроме одного завоевания — наворованных денег и номенклатурной приватизации. Мы уже начали соображать, что к чему, демократия уже пустила корни — это видно в сопротивлении далеко не одних коммунистов и фашистов ельцинским указам. Нам не дали стать людьми, стать не стадом, а народом.
Громадная вина здесь — на Западе. Или все эти Клинтоны и буши так же ничего не понимают, как легко дурачимый московский интеллигент, или за их позицией стоит рассуждение приблизительно такого типа: куда России демократия, какой у них может быть парламент и Конституционный суд? Самое лучшее — если у них будет диктатор, но наш, контролируемый. Но скоро они поймут, что Россия — не Чили и «контролируемого диктатора» здесь не будет. Что такое для своих соседей даже умеренно авторитарная Россия, они могут спросить у своего старого друга Шеварднадзе. А что будет авторитарная, они могут легко понять, просто экстраполировав уже наметившиеся наши внешнеполитические тенденции. Не только мы, но и наши соседи, да и сам Запад — у последней черты, за которой начинается третий период российского авторитаризма и империализма — расплата за всеобщую слепоту и беспринципность.
Этот период, очевидно, будет все же более «вялым», надеюсь, коротким и последним. Предотвратить его возможностей уже нет — они упущены. Есть только возможность смягчить его и сделать более коротким. Это зависит от нас, от нашего сопротивления, от нашего ума, от того, стали ли мы все-таки чуть больше гражданами за те годы свободы, которые у нас были, которыми полностью воспользоваться мы не смогли, но которые все же не смогли пройти даром. Мы потеряли почти все, но в ближайшие дни и недели станет ясно, потеряли ли мы и уважение к самим себе и своей стране.
