Два кризиса в одни руки

Почему это выгодно политической элите

03. 09. 1998

PDFфайл

Тяжесть нашего теперешнего положения в том, что два относительно разнородных, хотя и взаимосвязанных кри­зиса — финансово-экономический и кризис преемствен­ности власти, — совпали во времени. И тот и другой порож­дены неустойчивостью нашего общества, в котором свое­корыстие элиты не сковано ни традицией и «сословными предрассудками», как в царской России, ни идеологией и партийной дисциплиной, как в СССР, и не стеснено ответ­ственностью перед народом и законом, как в демократиче­ских странах.

Я не могу профессионально рассуждать об экономике, но не надо быть экономистом, чтобы понять, что система, при которой экономическая элита уже десять лет живет и богатеет в основном разграблением накопленного за годы советской власти, а государство не может собрать налоги, должна была прийти к экономическому упадку. Также ясно, что и кризис преемственности власти был абсолютно неизбежен, ибо система, во-первых, не имеет механизмов упорядоченной передачи власти внутри правящей вер­хушки (даже таких, какие были в СССР и КПСС), во-вто­рых, предполагает сочетание «внутриэлитного» определе­ния преемника со свободными выборами, и, следовательно, каждый раз надо изобретать какую-то ситуацию, при ко­торой народ голосует за того, кого назначила правящая верхушка. А это требует изобретательности и не может быть полностью гарантировано. Поэтому какой-то кризис (необязательно ведущий к гибели системы) рано или позд­но разразился бы.

Но он оказался крайне усугублен президентом, в марте отправившим в отставку Черномырдина, поскольку в тот момент ему казалось, что он может выдюжить еще одни пре­зидентские выборы, а Черномырдин объективно превра­щался в основного конкурента. Отстранив Черномырдина, но не став от этого моложе и здоровее, Ельцин оставил правящий класс без лидера и открыл дорогу (разумеется, невольно) действительно свободным и альтернативным выборам. Сделать это Ельцин мог только в состоянии «по­мрачения рассудка». Как только он стал оценивать свое состояние более адекватно и понял, что думать надо преж­де всего о преемнике, который гарантировал бы ему и его семье безопасность, он вернул Черномырдина и объявил его своим «официальным» преемником.

Прямой связи с финансовым кризисом в этом решении нет. Однако Ельцин изумительно выбрал время для его оглашения — в самом разгаре кризиса, как бы специаль­но для того, чтобы его усугубить. Кириенко, не думавший о выборах и президентстве, хотя бы действительно борол­ся, как умел, именно с кризисом. Но возвращать сейчас человека, который больше, чем кто-либо, повинен в фи­нансовом банкротстве страны, который, будучи назначен преемником, должен прежде всего беспокоиться о буду­щем президентстве, а не о борьбе с кризисом, — вроде бы полный абсурд. Тем не менее своя логика здесь есть. Пре­зидент и Черномырдин наверняка ощущают, что некоторое усугубление обстановки может им быть даже на руку, ибо кризис как бы возвращает ту ситуацию грозящей катаст­рофы, перед лицом которой президент и назначенный им наследник оказываются «меньшим злом». Это своего рода повтор 1996 года, только роль мифической угрозы тотали­таризма теперь берет на себя вполне реальная угроза пол­ного разрушения экономики.

В определенной мере кризис выгоден и правящей вер­хушке в целом. Неконтролируемых выборов при отсут­ствии единого кандидата правящей элиты не хотел никто, ибо в системе, основывающейся на смене власти, на неиз­бежной ответственности перед народом, не будет места ни Березовскому, ни Чубайсу, ни Жириновскому, ни Зюгано­ву. Кризис дал предлог для консолидации, которая, как вначале казалось, вообще не имеет границ. Не только глав­ные претенденты на предстоящих выборах — Лужков и Лебедь — тут же объявили о поддержке «официального преемника», но даже, казалось бы, честный и убежденный националист Зюганов часами вел переговоры с нашим «евреем Зюссом». Зюганов в ходе этой консолидации про­изнес совершенно гениальную формулу, которая может стать лозунгом правящей элиты: «Дело не в людях, а в кур­се, который надо менять». (Что-что, а менять курс наши люди умеют великолепно — Ельцин за свою жизнь делал это раз пять.) Все вроде бы были готовы к соглашению и к созданию «правительства народного доверия» или «по­следней надежды», которое растворило бы в единой пар­тии власти и коммунистов, и жириновцев, и сделало бы Черномырдина даже более безальтернативным, чем это нужно.

Но дальше ситуация осложнилась. Вскоре депутаты по­няли, что утверждение Черномырдина — это фактически последний шанс что-то для себя выторговать. Зюганов и его соратники оказались в очень трудной ситуации. В на­шей системе у них есть вполне определенная функция, гарантирующая им более-менее приличную жизнь. Эта функция — изображать ужасную революционную альтер­нативу и таким образом побуждать народ голосовать так, как надо правящей верхушке. Но если они сейчас под­держат Черномырдина или войдут в его правительство, они могут окончательно утратить способность мобилизовывать протестный электорат и запугивать большинство, а следовательно, потеряют место и функцию. Поэтому для них особенно имеет смысл ждать, пока кризис не достигнет громадных размеров, что даст им возможность сдаться «красиво», на каких-то особых условиях, «во имя спасения России».

Итак, кризис, как это ни парадоксально, нужен самым разным политическим силам и в какой-то мере элите в целом, помогая ей уйти от самой страшной для нее опасно­сти — свободных выборов и смены власти. Но здесь все де­ло в мере. Игра, которая сейчас идет, очень рискованная для правящего слоя и для созданной им системы. Система эта зиждется на страхе народа перед альтернативой власти, но всему есть пределы, и может сложиться ситуация, когда любая альтернатива покажется народу лучше власти.В связи с этим у элиты может возникнуть стремление вообще уйти от выборов и перейти к какой-то иной форме своего прямого правления. Такие искушения, и достаточно сильные, были у нее и в1996 г. (и банкиры что-то такое придумывали, и ельцинское окружение строило такие планы). Сейчас это искушение будет еще сильней, и планы наверняка уже вырабатываются. Но в том-то и дело, что какая-либо диктатура или правление какого-то органа объ­единенной элиты по-настоящему не является альтернати­вой. Для серьезной диктатуры нет сил — ни дисциплини­рованной армии, ни какой-либо способной осуществить диктатуру партии. Вообще никакой серьезной и долговре­менной альтернативы выборам, причем настоящим выбо­рам, а не комедии типа1996 г., в конечном счете нет.

Истоки наших бед, в том числе и теперешнего финансо­вого кризиса, — не в экономике. Они — в политике, в поли­тической системе, делающей власть бесконтрольной, а если глубже — в психологии и культуре народа, делающих эту власть возможной. Наш народ до сих пор не ощущает себя «субъектом исторического процесса», тем, кто сам опре­деляет свою судьбу и сам отвечает за свои деяния. В его истории почти не было эпизодов, когда он сам что-либо ре­шал, а те эпизоды, которые все-таки случались (революция1917 г.), привели к результатам, о которых лучше не вспо­минать на ночь и которые словно бы учат, что не слушать­ся начальства и тем более самочинно сменять его — опасно. Народ травмирован своей историей и привык к постоян­ному ощущению страшной угрозы, исходящей от него са­мого, по сравнению с которой любые беды, исходящие от власти, — мелочи. Но это означает — лишь бы не самим выбирать власть, лишь бы не мучиться страхом, что твой свободный выбор приведет к страшным последствиям. Лучше уж терпеть.

Как одна и та же задача может быть очень легка для од­ного человека и крайне сложна для другого, так же и с раз­ными народами. Для американцев, например, сменить пре­зидента никакой проблемы не составляет уже двести лет (и именно поэтому, а не по каким-либо другим причинам, они — богаты). Другие народы, даже наши братья украин­цы, тоже научились этому. Мы же мучаемся в конвульсиях при одном только приближении такой перспективы. Но есть задачи, которые не решать нельзя.

Совершенно ясно, что к 2000 г. мы придем, по меньшей мере, на четверть беднее, чем были в1996 г. И это — наша плата за 1996 год, плата за наше отношение к власти и са­мим себе. Но если это — плата за обучение и в2000 г. мы выйдем на другой путь, это еще ничего. Если же мы снова дадим себя обмануть или сами себя обманем, если мы или допустим отмену выборов, или выберем того, кого нам на­значит новое «Политбюро», значит, нам придется учиться дальше и заплатить еще большую цену.