На что надеяться демократам?

Честность может оказаться единственным шансом уцелеть

08. 10. 1991

PDF файл

Цикл нашего политического развития сейчас вырисо­вывается достаточно ясно. Это еще одна модификация обычного революционного цикла, идущего от старого, внешне монолитного, но прогнившего насквозь режима, когда-то — жестокого, но в конце ставшего «от старости» как бы и либеральным, через период все большей демокра­тизации к диктатуре, в которой, при внешне радикальной перемене всех идеологических знаков на противополож­ные, фактически восстанавливается в новой (всегда непол­ной, но зато часто более «энергичной» форме старое содер­жание). Так развивались и французская революция (от Людовика к Робеспьеру, а затем — Наполеону), и первая русская (от самодержавия к Ленину и затем Сталину), и множество других революций. Так развиваемся и мы — от «старого режима» Брежнева к эйфории ранней пере­стройки, к первому съезду народных депутатов СССР, удивительно напоминающему своим ограниченным, «со­словным» представительством Генеральные Штаты или Государственную думу, затем — к уже чисто демократиче­ским выборам в республиканские органы власти, к кото­рым в ходе развития революции все более и переходит ре­альная власть, и, наконец, после августовских событий — к практическому исчезновению власти «старого режима» и начавшемуся наступлению на демократические институ­ты уже «с другой стороны».

Народ, в котором раздражение против старых порядков и старой идеологии все же замет­но превалирует над приверженностью демократии, уже «выпустил пар», сбросил памятники и сейчас явно хочет новой «сильной власти», которая наведет порядок, поло­жив конец «парламентской говорильне». Поэтому идущие и намечающиеся сейчас битвы законодательной власти с исполнительной — это битвы арьергардные. Голодавшие депутаты Моссовета не смогли созвать на митинг столько людей, сколько собрали «поповцы», и раздираемому борь­бой фракций российскому парламенту явно не тягаться с «харизматической» личностью «народного президента», в котором националистические депутаты из бабуринской группы «Россия», похоже, также начинают видеть «сво­его» — как многие «белые», прозревая, начинали понимать, что большевики и есть воссоздатели царства и собиратели земли русской. Тенденция к тому, что Россия (и уже не как основа великой державы — СССР, а как страна, которой суждено занять в мире место где-то рядом с Бразилией) вернется (во всяком случае на какое-то время) к привыч­ным для нее авторитарным методам управления, с каждым днем все очевиднее.

На что же надеяться и что делать в этих условиях, когда время, очевидно, начинает работать против демократии, демократам? Не «так называемым демократам», для кото­рых лозунги демократии — лишь прикрытие стремления «грабить награбленное», или тем, кто, искренне крича: «Да здравствует демократия!», так же мало понимает, что это такое, как искренне выкрикивавший тот же самый лозунг питерский рабочий в1917 г., а настоящим демократам, ко­торые явно остаются в меньшинстве.

Во-первых, на то, что хотя их поражение в ближайшей исторической перспективе весьма вероятно, в конечном счете демократия наверняка победит. Демократии не по­беждают в революции и контрреволюции. И Робеспьер, и Наполеон, и Реставрация, и все последующие революции и контрреволюции во Франции — это вехи и этапы процес­са, в конечном счете приведшего к стабильной, зрелой и прочной современной демократии. И как ни своеобразен исторический путь России, к демократии, очевидно, при­дем и мы. Но мы отлично понимаем, что, хотя надежда на конечную победу демократии и может придать силы и ис­торический оптимизм, все же утешение, что при демокра­тии будут жить наши внуки, весьма сомнительное.

Во-вторых, это надежда на то, что мы все же значитель­но ближе к демократии, чем в1917 г., — и иной социаль­ный состав и образовательный уровень населения, и иная ситуация в мире в целом. И можно надеяться, что новый авторитарный «спазм» будет короче и мягче, чем «ленин-ско-сталинский». Однако он, несомненно, будет циничнее, «грязнее» и в своем эклектическом сочетании старой, царистской символики с советской символикой и реаль­ностью (бывший член политбюро — «великий князь») — пошлее. Но даже надежда на относительную мягкость но­вого авторитаризма может не оправдаться. Мы знаем, что уже весьма развитому германскому обществу пришлось пережить кошмар гитлеризма, а те ужасы, которые нас подстерегают в связи с развалом Союза и перспективой межреспубликанских войн и «переселения народов», мо­гут породить массовое безумие, вполне сопоставимое с безумием униженных и измученных последствиями по­ражения в первой мировой войне немцев.

Но есть третья и самая главная надежда. Это — надежда на роль «субъективного фактора» и многовариантность и непредсказуемость истории. Тенденция к возрождению ав­торитаризма — всего лишь тенденция. Очень многое зави­сит от нас самих, от нашего ума и наших усилий. Главная надежда — на нас самих. И здесь мы естественно перехо­дим к другому вопросу — что делать?

Основная сила, влекущая революцию от старого к ново­му авторитаризму, — это сила инерции. Демократы (мы здесь говорим даже не о «так называемых», а о настоящих) постепенно подменяют борьбу за свои принципы борьбой против старых, «конкретно-исторических», форм анти­демократизма и не замечают, продолжая добивать уже поверженного врага, как за спиной у них вырастает новый и более опасный. Французские демократы бесконечно искали «заговоры аристократов» и пошли на казнь коро­ля — только для того, чтобы быть казненными Робеспьером. Многие искренние русские демократы до октября1917 г. и даже позже были глубоко убеждены, что главная опасность для российской демократии исходит от явных и тайных при­верженцев монархии, и кончили жизнь от пули чекистов или в эмиграции. В историю как бы вставлен механизм на­казания за моральные проступки, и новый авторитаризм — это всегда расплата революции за ее грехи и ее ослепление.

И для нас грядущий авторитаризм будет наказанием — за то, что у нас борьба за принципы демократии подменилась борьбой против союзного центра и компартии, за то, что мы были готовы выбрать в депутаты любого проходимца, если только он объявлял себя демократом и антикоммуни­стом, за то, что мы издевались над Горбачёвым — человеком, больше чем кто-либо сделавшим для русской демократии (наслаждаясь собственной псевдомужественностью и зная в глубине души, что это — совершение безопасно, ибо и че­ловек он не мстительный, и власть от него уходит), за то, что мы воспользовались провалом путча для того, чтобы окончательно развалить Союз, совершенно не думая о по­следствиях, в том числе и последствиях для только зарож­дающейся русской демократии, и за многое другое.

Что же делать? Преодолеть нашу инерцию, восстано­вить верность самим принципам демократии, что может в данный может означать радикальную переориентацию «фронта». Мы должны быть за свободу партий, а не за сво­боду тех партий, которые нам нравятся. А это значит, что если еще вчера мы боролись за отмену 6-й статьи, сейчас у нас по меньшей мере должна «вызывать озабоченность» судьба компартии. Мы должны выступать за законность и право для всех. Поэтому если вчера мы могли стоять в це­пях у Белого дома, ожидая атаки «гэкачепистов», сегодня мы должны требовать открытого, гласного и честного суда над ними (есть очень большие сомнения, что наши новые правители на такой суд пойдут). Мы должны быть за права всех наций, а не тех, которые нам нравятся или поддерживать которые нам выгодно: за права татар, гагаузов и абхазов не меньше, чем за права эстонцев. И если мы — за равнопра­вие русских меньшинств, то мы не должны делать их пеш­ками в дешевой политической игре, то грозя их поддержкой Украине и Казахстану, то полностью о них забывая.

И нам сейчас надо меньше всего думать о том, кто нас поддержит, какую выгоду принесёт такая позиция. Ибо как цинизм революций часто приводил революционеров к ги­бели, так «донкихотство» часто приводило к неожиданным победам. Надо следовать своим принципам, своей совести, и тогда могут появиться неожиданные союзники, сильные враги оказаться слабыми, и опасности — рассеяться. Наша честность может оказаться нашим единственным шансом уцелеть.

Ибо если сейчас, когда Г. X. Попов «добивает» Моссовет, когда четко вырисовывается перспектива войн между воз­главляемыми разного рода диктаторами союзными респуб­ликами, демократы будут продолжать видеть главную опас­ность в интригах коммунистов и союзного центра, — они не заслуживают лучшей участи, чем демократы 1917 года.