ИЗБИРАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС В РОССИИ: национальные особенности и европейский опыт

PDF файл  

Никто не будет оспаривать утверждение, согласно которому российская партийная система умирает. Она находится в предсмертном состоянии, агонизирует, не ро­дившись. Почему это происходит, в чем причины этого? Пола­гаю, что существует ряд условий, которые необходимы для функционирования жизнеспособной партийной системы. И прежде всего, наличие в обществе устойчивых ценностных и идейных расхождений. В целом партии — это не только отраже­ние разномыслия в обществе. Сошлюсь на таких авторитетов, как Сартори и Рокард, полагавших, что в возникновении пар­тий есть элемент

случайности, которая затем закрепляется ор­ганизационно. Громадную роль играют и различия в избира­тельной системе, поэтому партийная структура, это не просто отражение структуры расколов в обществе; между партиями всегда существует определенная зона напряжения. Однако просто выдумать партии, как это пытались сделать у нас в Рос­сии в конце 80-х — начале 90-х годов, исходя из тех только со­ображений, что везде есть христианско-демократические, со­циал-демократические, либеральные партии, никак невозмож­но. Впрочем, такие попытки продолжаются и до сих пор. Но массовое сознание сейчас изменилось, изменился климат в стране, появляется какое-то немыслимое количество всяких партий: «Истинная Русь», просто «Родина», «Родина единая, великая», родина такая, родина сякая. Можно выдумать вели­кое множество таких партий, но жизнеспособными являются только те, которые как-то находят нишу в реально сущест­вующей структуре расколов и размежеваний в обществе. Или они возникают из этой ниши, или они нащупывают эту нишу. Были ли у нас в России такие глубокие расколы, которые мог­ли бы в начале нашего постсоветского развития стать основой для создания устойчивой партийной системы? Я думаю, что безусловно были. И, прежде всего, это был довольно глубокий, сохраняющийся и до сих пор раскол общества по отношению к советской власти, к СССР, затем, ко всем событиям, которые условно можно назвать революцией 1991 года. Именно эти об­стоятельства вызвали реальный глубокий раскол в обществе на два лагеря, приблизительно так же, как Великая французская революция раскола лет на сто французское общество, и следы этого раскола сохраняются до сих пор. Очевидно, были и дру­гие расколы, меньшего значения, так сказать, подрасколы внутри этого большого раскола. Сам Советский Союза и совет­ская власть могли восприниматься по-разному — как социа­лизм, социальная справедливость, как великая держава. По­этому среди противников революции 1991 года всегда было два различия (в едином лагере): националистическое и комму­нистическое. Довольно устойчивый раскол правого лагеря на «Яблоко» и СПС (а до этого — на предшествующие образова­ния) тоже говорит о том, что эти партии расколоты не только из-за склок между лидерами, а, следовательно, и здесь разме­жевание имеет довольно глубокие корни.

Для того, чтобы возникла устойчивая демократическая сис­тема, расколы должны быть устойчивыми, но не доходящими до абсурда. Желательна некая «золотая середина» дифферен­циации общества. При полной неустойчивости, полном идей­но-политическом расхождении, не может быть стабильной по­литической системы, она рассыпается. Также желательны ка­кие-то лабильные комбинации по отношению к какой-то кон­кретной проблеме, мозаика таких комбинаций. Если нет устой­чивого ядра приверженцев определенных партий, то не может быть устойчивой многопартийной структуры. Но если партии состоят из одних только ядер, то тоже не может быть устойчи­вой демократической партийной структуры. В то же время, ес­ли общество делится исключительно на приверженцев двух воззрений, то борьбы в рамках демократического процесса ме­жду ними быть не может, ибо борьба ведется за голоса. Следо­вательно, должно быть пространство для этой борьбы, должны быть колеблющиеся, должны быть неопределившиеся, люди с неустоявшимся мировоззрением. Есть ли у нас в России про­межуточное пространство электората? Мне кажется, что тако­вое имеется. Нельзя сказать, что общество 1991 года делилось на замкнутые группы сторонников и противников советской власти. Существовал громадный слой людей с неопределен­ным отношением и к советской власти, и к антисоветской ре­волюции, что показали выборы 90-х годов. Например, все те, кто одновременно голосовал и за сохранение СССР на рефе­рендуме марта 1991 г. и за кандидата в президенты Ельцина в июне 1991 г. — это громадный слой. Это был слой, который да­вал противоположным силам пространство борьбы за этот слой, перетягивания его на свою сторону. С необходимой средней степенью устойчивости идейных и ценностных раско­лов связана и необходимая для устойчивой демократической системы средняя степень их интенсивности. Если противоре­чия, лежащие в основе партийных размежеваний, слабы, то слабы и сами размежевания, то есть нет тех вопросов, по кото­рым возникают устойчивые структуры, но если они слишком сильны, это не дает возможности соблюдать единые правила игры, допускающие победы не только тебя, но и твоего про­тивника. Если ты рассматриваешь противника не только как противника в данном состязании, а как некое исчадие ада, а свою идейную систему видишь не просто как правильные взгляды, а как ключ к спасению родины и человечества, то де­мократическая партийная система также невозможна, потому что к собственным ценностям появляется такое сакральное от­ношение, что уже не может быть соблюдения правил — по от­ношению к исчадию ада все средства хороши. И допустить его к власти никак нельзя, ни под каким условием, ротации тут быть не может. Российский раскол на противников и сторон­ников советской власти был достаточно сильным, эмоциональ­но перегруженным. Советская система была достаточно жест­кой и жестокой, чтобы возбуждать у многих очень обострен­ные негативные чувства, а с другой стороны, это была система, освященная многочисленными страданиями и жертвами, со­вершенными во имя её подвигами и достижениями, и защита её тоже для многих была делом священным. Установление при такой ситуации единых правил игры противников и сторонни­ков было делом достаточно трудным. Тем не менее, мне кажет­ся, что преувеличивать это не надо. Конечно, в обществе есть и фанатичные коммунисты и фанатичные антикоммунисты, но и те и другие были и будут в меньшинстве. Большинство все-таки не принадлежало к этим крайним радикальным группи­ровкам и, собственно, вся история 1991 года, когда прошли до­вольно спокойно президентские выборы, когда Советский Со­юз распался без крови (вообще до 1993 года крови-то по-настоящему не было пролито), говорит о том, что преувеличи­вать силу этих размежеваний не стоит. Таким образом, в 1991 году у нас были достаточные основания для создания устойчи­вой партийной системы. Идея выборов была очень популярна, имело место сильное стремление избежать трений, избежать гражданской войны, что должно было способствовать переносу борьбы в мирное русло демократического процесса. Более то­го, такой процесс почти начался. В 1991 году произошло собы­тие, поставившее Россию на грань демократии. Мирный, вы­борный, законный приход к власти оппозиции в лице Ельцина и, что самое важное, власть Горбачева не сопротивлялась это­му физически. То есть, был создан прецедент возможной мир­ной ротации власти. Казалось, уже складываются новые демо­кратические правила игры, власть допустила возможность сво­его частичного поражения. Однако, выборы Ельцина не были выборами реальной власти в государстве, так как власть при­надлежала Горбачеву и союзному правительству. И события, происходящие после выборов, ликвидируют открывшуюся возможность. Далее события развивались по схожему сцена­рию почти во всех восточно-европейских странах: приходит к власти оппозиция, в данный момент Ельцин, через какое-то время происходят новые выборы, оппозиция отстраняется и те, кто раньше был у власти, а затем оказался в оппозиции, снова возвращаются к этой власти, перестроившись и изменившись (что, собственно, произошло в Польше, Литве и других стра­нах). И опять начинается естественный процесс ротации. Но события, которые разворачивались у нас во второй половине 1991 года (ГКЧП и Беловежские соглашения), эту открывав­шуюся возможность перекрыли. Власть оказалась в ситуации, когда отступление, уход от власти, перестало быть возможным.

Создание системы, делающей невозможной ротацию вла­сти, фактические делает бессмысленной существование пар­тийной системы, ибо партии, которые заведомо не могут прий­ти к власти, по определению никому не нужны, кроме самой власти для создания видимости демократии, и кроме самих ли­деров для сохранения статуса. Происходит естественное их ос­лабление от бесперспективности и бессмысленности собствен­ного существования. Наиболее слабые вообще исчезли, ком­партия тоже не в самом хорошем положении. Постепенно складывается система, начиная от безальтернативной верхов­ной власти, единой безальтернативной партии, которая, по су­ти, не есть партия в нормальном, демократическом смысле слова. Она не правая и не левая, она просто одна, как КПСС. С моей точки зрения, партийная система России, в результате такой зависимости от выборного пути, была обречена с самого начала, и сейчас мы присутствуем при её нормальном тихом умирании.