«Я очень доверяю президенту»
Бедные и немолодые любят Владимира Путина крепче, чем молодые и богатые
05.12.2002
Передо мной — данные проведенного в 2002 году всероссийского опроса (1541 человек, во всех регионах), последнего из серии опросов, проводившихся с 1990 года Академией наук Финляндии для исследования изменения ценностей российского общества в постсоветский период. (Я участвовал в этом исследовании и опубликовал вместе с финскими коллегами ряд работ, посвященных прежде всего изменению отношения к религии.) В этот последний опрос был включен вопрос о доверии к президенту. И ответы на него и их взаимосвязь, корреляции с ответами на другие вопросы дают, мне кажется, очень интересную картину нашего массового политического сознания.
Уровень доверия к президенту в России — грандиозен. «Очень доверяют» ему 26 проц., просто доверяют — еще 52 проц., а не доверяют и «очень не доверяют» — только 17 проц. Нет ни одного общественного института, который может соперничать в этом отношении с президентской властью. По уровню доверия сразу же за ней, но с большим отрывом идут церковь (19 проц. «очень доверяющих») и армия (11 проц.), а дальше в хвосте «плетутся» правительство (5 проц.), телевидение, суды и Дума (все — по 3 проц.) и партии (1 проц.). Примечательно: чем более институт зависим от народа, тем меньше у народа к нему доверия.
Кто же «очень доверяет» президенту и с чем связано это доверие?
Прежде всего оно никак не связано с политическим курсом президента. Курс президента после 11 сентября во внешней политике отчетливо «западнический» и даже скорее «проамериканский», чем «проевропейский». Во внутренней политике такой ясности нет, и здесь стремления власти очень противоречивы и неопределенны. Но все же ее образ желательного будущего скорее «западный», чем «реставрационный». Это, во всяком случае, не возвращение советской власти или самодержавия. Между тем массовая поддержка президента у нас совсем не «западническая», а скорее даже «красно-коричневая». Вот некоторые корреляции полного доверия к президенту и ответов на другие вопросы.
Корреляции доверия к президенту с доверием к западным институтам и западным нациям, с которыми Россия при Путине усиленно сближается, — негативные. Чем больше доверие к президенту, тем менее вероятно доверие к Западу. Вопроса о «доверии к НАТО» не было, но корреляция с доверием к ЕС — -0,7, ООН — -0,9, с хорошим отношением к американцам — -0,28, к евреям — -0,47, к немцам — -0,25, к англичанам — -0,31, к католикам — -0,78, зато к белорусам — +0,77.
Полное доверие к президенту связано со стремлением к закрытому от чужих культурных влияний, консервативному и авторитарному обществу. Так, очень велика корреляция «полного доверия» к президенту с таким же «полным» доверием к РПЦ — +0,89, с поддержкой привилегий для РПЦ — +0,85. Напротив, корреляция с признанием равных прав религий — небольшая (+0,24), а с согласием с тем, что истину можно искать в разных религиях — большая, но отрицательная (-0,63). С утверждением, что свобода важнее, чем равенство, отрицательная корреляция — -0, 63.
В «красно-коричневом» идеологическом «синтезе» главное — отвержение «открытого» западного общества, и ориентация на монархическую и православную Россию вполне уживается в нем с ориентацией на советские порядки. И «полное доверие» к президенту также связано и с монархически-православными, и с советским ориентациями. Корреляция «полного доверия» со стремлением вернуться к советским порядкам — +0,73, со стремлением как можно радикальнее порвать с советским наследием — -0,5. Самое поразительное — есть значимая положительная корреляция «полного доверия» к президенту и выбора КПРФ как партии, наиболее отражающей взгляды респондента, — +0,6.
В социальном плане «полное доверие» сосредоточено в тех же слоях и группах, в которых наиболее сильны традиционалистские ориентации и которые раньше составляли основу коммунистического и «патриотического» электората. Наиболее доверяют президенту старые люди. Если в целом «очень доверяющих» 26 проц., то среди лиц старше 60 лет — 38 проц., а от 50 до 60 — 33 проц. Женщин среди них несколько больше, чем мужчин (29 проц. и 23 проц.). Среди сельских жителей доверие распространено больше, чем среди горожан (корреляция с проживанием в деревне — +0,53, с деревенским происхождением — +0,85). Необразованные доверяют значительно чаще, чем образованные (корреляция «полного доверия» с незаконченным средним образованием — +0,89, а с высшим — -0, 23). Бедные — чаще, чем обеспеченные (корреляция с индивидуальным доходом меньше 1500 рублей — +0,81, с доходом более 5000 рублей — -0,89).
За президента — большинство, но прежде всего за него — низшие социальные слои, жители деревни или люди, родившиеся в деревне, необразованные, бедные, скорее женщины, чем мужчины. Это — новое явление. У Ельцина опора была иной. В 1991 и 1996 годах те, кто моложе, образованнее и богаче, и жители крупных городов в подавляющем большинстве были за Ельцина, и ельцинское большинство состояло из них плюс той части традиционалистского электората, которая, хотя и сочувствовала коммунистам, все равно голосовала за власть, ибо иначе не умеет. Теперь этот традиционалистский социальный слой, очевидно, будет едва ли не целиком голосовать за президента в подавляющем большинстве и с иными чувствами — не как за «меньшее зло» по сравнению с безначалием, хаосом, перспективой гражданской войны и т.д., а с любовью и «большим доверием». Что же произошло за последние годы, как власть смогла приобрести новую социальную базу и, очевидно, частично потеряла, начала терять старую?
Для традиционалистского народного сознания «настоящая» власть — это власть «от Бога», то есть от кого угодно, только не от самого народа. Власть Ельцина была новой и революционной и вроде бы поставленной народом. Поэтому сознание народных масс не полностью воспринимало ее как нормальную, «настоящую» власть — как когда-то воспринималась царская и как затем (и не с самого начала, а со сталинских времен) стала восприниматься советская. «Красно-коричневая» оппозиция 90-х — это не столько протест против власти, сколько протест против «ненастоящей» власти и стремление вернуться к «настоящей», какой она была в прошлом. Но передача власти от Ельцина к Путину именно тем, что народ в ней практически не участвовал, что выборы не только реально были безальтернативными, но и осознавались (с чувством облегчения и благодарности) как безальтернативные, как ритуал присяги новому монарху, сделала для нашего традиционалистского народного сознания президентскую власть полностью легитимной. Какую политику ведет царь — дело второстепенное, главное, чтобы власть его была независимой от народа и чтобы правил именно он (а не бояре). И Путин в народном сознании (реальности отношений Путина и бояр мы просто не знаем) именно такой царь.
Третий раз в своей истории Россия в разных идеологических формах воспроизводит одну и ту же модель власти — «безальтернативной» и опирающейся на традиционалистское сознание народных масс. И каждый раз в оппозиции к ней — модернизированные, образованные и обеспеченные городские слои, которым нужны «права человека» и которые постепенно подтачивают власть, прокладывая путь на первом витке спирали — к 1917 г., на втором — к 1991 г., а теперь — к какому-то будущему году.
Но в третий раз все «мягче». Власть — слабее (она не прямо от Бога, как царская, и даже не от Великой Октябрьской революции, как советская, а все-таки вроде бы от выборов), ее «безальтернативность» — стыдливая, закамуфлированная. Модернизированный слой — мощнее, традиционалистский — уже (традиционная деревня исчезнет, очевидно, еще при нынешнем поколении). Поэтому все процессы будут идти быстрее.
