В ситуации, возникшей после провала путча 19 августа, когда демократическое движение разгромило своих врагов и превратилось в господствующую в России силу, особен­но важно подумать над тем, что это движение собой пред­ставляет, куда и как оно развивается. На наш взгляд, его эволюция повторяет логику развития любого идущего к власти революционного движения — это логика постепен­ной и незаметной подмены целей средствами. В начале движения в нем доминирует героическая и идеалистичес­кая, «донкихотская» фигура академика Сахарова, вокруг которого группируются немногие бывшие диссиденты и либеральные интеллигенты. Это — эпоха, когда до настоя­щей политики, то есть борьбы за власть, ещё далеко и когда участие в движении потенциально обладает колоссальной политической силой, ибо в обществе накоплен громадный протест против «старого режима» и коммунистической идеологии, и как только появляются демократические выборные институты, принадлежность к движению ока­зывается средством для приобретения реальных власти и статуса.

На выборах народных депутатов СССР становится оче­видно, что в крупных российских городах демократы могут победить. Начинается создание организационных струк­тур и борьба за победу на выборах, за власть. И в это время, хотя в движении доминируют еще люди «старого типа» — Сахаров, Карякин, Адамович и др., приобретшие извест­ность вне политики, в их профессиональных сферах, и в политике — «любители», — появляются и люди нового типа и более молодого поколения, фактически сразу же начинающие свою деятельность как профессиональные политики-демократы. При этом постепенно старые «люби­тели», естественно, отходят на задний план, ибо политика — серьёзное дело, требующее самоотдачи. Не могут Евтушен­ко или Адамович заниматься ею так, как Станкевич и За­славский.

Профессионализация демократической политики, вы­теснение в демократическом движении профессионалами дилетантов — нормальный процесс. И также нормально и естественно, что этот процесс постепенно трансформирует дух, мораль и в конечном счете — идеологию движения. «Настоящий» политик, профессионал, может быть не ме­нее порядочен, чем «любитель» (политика — не более гряз­ное дело, чем любое другое), но у него — иные жизненные задачи и соответственно — иная система ценностей. По­литика — дело его жизни, и он просто не может позволить себе то, что может позволить человек, для которого эта сфера — не единственная и не главная. Поэтому чем «серь­езнее» становится наше демократическое движение, тем оно становится «циничнее». Цель в нем начинает оправды­вать средства. Уже в межрегиональной группе возникает новый партийный дух, тот дух, который позволял, напри­мер, Гдляну обвинять Лигачева во взятках, так и не предъ­явив никаких доказательств, а другим «межрегионалам» — считать, что это совершенно нормально (идет борьба, а Лигачев — враг).

Если выборы народных депутатов СССР — первый этап движения демократов к власти, то выборы в местные

Советы и депутатов РСФСР — второй этап. Демократы пришли к власти в Москве, Ленинграде, а затем и в России. И одновременно это — второй этап перерождения движе­ния. Их лидер — уже не «Дон Кихот» Сахаров, смерть ко­торого ставит черту под целой эпохой истории движения, а перешедший к демократам бывший член Политбюро Ель­цин. Старый тип известных либеральных интеллигентов, любителей в политике, в российском парламенте почти не представлен. Быть демократом стало уже определенно вы­годно. Начинается массовое бегство из КПСС в демокра­тический лагерь, и те же люди, которые раньше толпились на Старой площади, начинают толпиться в Белом доме. Соответственно происходят и бурные трансформации в идеологии. На первый план выдвигается лозунг «россий­ского суверенитета», позволяющий установить союз одно­временно с сепаратизмом союзных республик и с русским национализмом, но идее демократии отнюдь не тождест­венный. И если на раннем этапе движания выдвигалось требование передать Карабах армянам, то теперь почти незамеченной проходит трагедия турок-месхетинцев (ибо борьба за их права может означать косвенную поддержку союзных структур). Вскоре выдвигаются принципы незыб­лемости республиканских границ и сохранения старого статуса автономий, полностью противоречащие не только идеям, господствовавшим на раннем этапе движения, но и праву наций на самоопределение. При этом никаких голо­сов протеста не раздается — движение идет к власти и ему не до принципов.

Путч 19 августа — третий этап эволюции. Он дал воз­можность полностью разгромить оппозицию, и одно­временно «героическая защита Белого дома» дала как бы индульгенцию на всё. Вновь закрываются газеты (теперь уже — недемократические), смещаются нелояльные мест­ные власти. Россия выступает как «супердержава» Союза и, сразу же после того как она провозгласила принцип незыблемости границ, заявляет, что у нее есть террито­риальные претензии ко всем соседям. Одновременно в российском парламенте торжествует новый (и одновре­менно — очень древний) дух «аплодисментов, переходя­щих в овацию». Демократы превращаются в «так назы­ваемых демократов» именно тогда, когда никто уже не ре­шается их так называть. Победа демократов оборачивается серьезной угрозой для демократии, и уже очень четко вы­рисовывается перспектива авторитарного популистского режима с вождем, «народным президентом», во главе, базирующимся на преданном ему «демократическом дви­жении», в идеологии и символике которого преобладают антикоммунизм, русский национализм и националистиче­ски окрашенное православие. Большевистско-фашистский дух, изгнанный в дверь, с удивительной легкостью пролез в окно.

Произошло то, что в истории происходило тысячи раз, начиная с эволюции раннего христианства и кончая эволюцией большевизма. Логика борьбы за власть под­меняет цели средствами, делает средства — власть, при­влечение на свою сторону масс — реальными целями, до неузнаваемости трансформируя идеологию. Движение подчиняет себе массы, но одновременно само подчиняется им, их предрассудкам, их сознанию. И в стране с нашей политической традицией любая идеология, победив в масштабе страны, став господствующей, неизбежно при­обретет «фашистоидные» черты. То, что она начертала демократию на своем знамени, такая же малая этому по­меха, как изначальный интернационализм большевиков был помехой в становлении сталинского режима с его русским шовинизмом и антисемитизмом. Все идет «как положено». Что же делать?