ВОСТОК/ORIENS

Политические режимы, сложившиеся на постсоветском пространстве, можно по­делить на два основных типа: режимы, основанные на разделении властей и допуска­ющие приход оппозиции к власти (страны Балтии и Молдова), и режимы, в которых мирный приход оппозиции к власти не возможен, и власть сосредоточена в руках пре­зидентов, избираемых на безальтернативных или фактически безальтернативных выборах и передающих эту власть определенным ими преемникам (страны Цент­ральной Азии, Россия, Беларусь и Азербайджан). В ряде стран режимы не «устоя­лись» и существует возможность их перехода как в первую, так и во вторую группу (Украина, Грузия, Армения).

Режимы Казахстана и России принадлежат, таким образом, к одному типу режи­мов «безальтернативных президентов». И даже в этой большой группе они особенно близки друг к другу. По оценкам степени свободы, ежегодно выставляемым между­народной организацией «Фридом Хауз» (7 — минимальная и 1 — максимальная степень свободы), Россия в 2003 г. получила оценку — 5, а Казахстан — 5.5 (для сравнения: ре­спублики Балтии — 1.5, Молдова — 3.5, Армения и Грузия — 4, Таджикистан, Кыргыз­стан и Азербайджан — 5.5, Белоруссия — 6, Туркмения — 7).

* * *

Причины, по которым разные народы бывшего СССР создали разные политиче­ские системы, и системы Казахстана и России оказались очень близкими, связаны прежде всего с особенностями их исторического опыта, культуры и психологии.

При всех громадных различиях русской и казахской культур и психологии, в ряде важнейших аспектов, обусловивших создание однотипных политических систем, они близки друг к другу.

Ни Казахстан, ни Россия не имели в своей истории какого бы то ни было опыта демократического развития, мирной и законной ротации власти. Казахстан, кроме того, практически не имел и опыта самостоятельного государственного существова­ния. Ни в Казахстане, ни в России подавляющая масса населения не стремилась к вы­ходу из СССР, и распад СССР стал шоком, к которому народы этих стран не были го­товы. Таким же шоком стала и возможность самостоятельно выбирать власть и опреде­лять пути дальнейшего развития своей страны. Растерянные, боящиеся погружения в хаос и гражданскую и межэтническую войну (для Казахстана, где к моменту провоз глашения независимости казахи не составляли и половины населения, межэтниче­ская война по типу молдавской была вполне реальной перспективой), не имеющие каких-либо ясных представлений о путях самостоятельного развития, народные мас­сы обеих стран прежде всего стремились к «порядку» и «стабильности». В Казахстане проведенный в 1998 г. опрос показал, что из различных систем, которые они желали бы для своей страны, 4.4% опрошенных выбрали коммунизм, 7.3 — социализм, 5.9 -капитализм, 2.3 — исламское общество, 8.8 — демократию западного типа, и 56.9% от­ветили: «любую, лишь бы был порядок».

Это и есть та психологическая почва, на которой возникли и сформировались рос­сийский и казахстанский режимы безальтернативной президентской власти.

* * *

Эволюция российского и казахстанского режимов, возникших на схожей психоло­гической почве — также, естественно, очень схожая. Они прошли через те же этапы развития и те же кризисы, преодоление которых означало «кристаллизацию» режи­мов, приобретение ими все более законченных форм.

В начале 1990-х годов и Казахстан, и Россия погружены в хаотическую борьбу разных политических сил и тенденций. С одной стороны, значительной популярнос­тью пользуются идеи западной демократии и специфическая идея «власти советов», с другой — все более ощущается потребность в «сильной руке», которая положит ко­нец сползающей в анархию демократизации. Конфликт этих двух тенденций прини­мает форму конфликтов президентов и парламентов, протекавших в Казахстане и России несколько по-разному, но в обеих странах приведших к схожим результатам.

В России Ельцин разгоняет депутатов силой, в октябре 1993 г. подвергнув осаде и штурму «Белый дом», и в декабре этого же года организует референдум по новой конституции, устанавливающей «суперпрезидентскую» систему. В Казахстане обо­шлось без кровавого переворота, но зато бескровных переворотов было два подряд. Старый, избранный в 1990 г. Верховный Совет успевает до своего разгона («саморо­спуска») в декабре 1993 г. принять новую Конституцию. Однако и эта конституция, и новый парламент, избранный в 1994 г. на ее основе, не удовлетворяли Назарбаева. Он распускает и этот парламент, продлевает референдумом свои полномочия до 2000 г., составляет еще одну конституцию, по которой полномочия президента стали даже больше российских, и также организует ее принятие референдумом. Таким образом, если Ельцин правил при двух конституциях, то Назарбаев — при трех.

В обеих странах президенты вначале дистанцируются от партий, не желая связы­вать себя партийной дисциплиной и занимая позицию президентов «всех казахстанцев» и «всех россиян». Но по мере создания системы безальтернативной президент­ской власти у них возникает потребность организовать собственные, полностью под­контрольные им и не идеологические («центристские») партии, принадлежность к которым четко очерчивала бы круг лояльной элиты. В Казахстане — это «Отан-Отечество», к которой примыкают две другие пропрезидентские партии, Аграрная и Гражданская (функции и судьба созданной недавно дочерью Назарбаева Даригой партии «Асар-Вместе» еще не до конца понятны). В России — это «Единая Россия».

В обеих странах безальтернативность президентской власти постепенно распро­страняется на все сферы власти. Парламенты также становятся «безальтернативными» и полностью подконтрольными президентам.

Можно привести очень много общих или схожих элементов казахстанской и рос­сийской политической систем и их эволюции (создание верхних палат парламентов, еще более контролируемых властью, чем нижние, исчезновение института вице-пре­зидентов, введение законов, ограничивающих возможность создания новых партий, постепенное усиление контроля над СМИ и роли спецслужб и т.д.). Отчасти это сходство связано с тем, что власти оказывались перед общими проблемами и решали их теми же путями, отчасти же здесь сказывалось и прямое влияние режимов друг на друга. Трудно сказать, в какой мере казахстанские политические процессы влияли на Россию, но казахстанские власти, несомненно, следили за процессом установления президентского режима в России и использовали российский опыт.

* * *

Становление президентских режимов в обоих государствах идет параллельно про­цессу приватизации и в тесной связи с ним.

В условиях, когда в обществе не было никакого консенсуса о будущем социальном строе, приватизация, неизбежно сопровождавшаяся падением жизненного уровня большинства населения и резким ростом социального расслоения, могла последова­тельно проводиться лишь сильной, практически не зависимой от общества, властью. Поэтому приватизация сплачивает вокруг президентов старую номенклатурную эли­ту, трансформирующуюся в новую буржуазную, и новых собственников, поднявших­ся из неноменклатурных слоев.

Одновременно возникают и другие формы зависимости собственников от власти. Приватизация в значительной мере идет внезаконными и квазизаконными путями и возникновение новых состояний прямо зависит от власти. В результате соперничест­во разных групп в борьбе за собственность приобретает форму соперничества за бла­госклонность власти и тем самым служит ее укреплению. Подобная «раздача» собст­венности позволяет власти и в дальнейшем сохранять контроль над новыми собст­венниками, поскольку при проявлении ими нелояльности власть может «вспомнить» о различных нарушениях законов при создании их состояний и репрессировать их «на законных основаниях». Такого рода приемы контроля над новой буржуазной элитой многократно применялись (и еще будут применяться) и казахстанскими и российски­ми властями.

Приватизация соответствовала интересам всей номенклатурной элиты. Но есте­ственно, что в условиях фактически бесконтрольной власти она обогащает прежде всего самих осуществлявших приватизацию правителей и их ближайшее окружение. И в Казахстане и в России возникают понятия «семьи», узкого круга родственников, друзей и «клиентов» президентов, и «семейных капиталов». В дальнейшем назарбаев-ская «семья» окажется в трудном положении в результате расследований в США по обвинениям в громадных взятках, которые передавались Назарбаеву и его близким американскими нефтяными компаниями, и в отмывании денег («Казахгейт»).

Но сплочение в процессе приватизации элиты вокруг власти — временное. Когда новые состояния уже созданы, у их обладателей возникает стремление получить га­рантии от произвола власти и конвертировать богатства в политическое влияние и статусы. Когда «старая» оппозиция, связанная с социальными слоями еще советского общества (оппозиция либеральной интеллигенции и коммунистическая) отступает и сходит на нет, неожиданно появляется оппозиция со стороны новых буржуазных сло­ев, стремящихся к ограничению президентского всевластия. Возникают конфликты президентов и «олигархов». Закономерность этих конфликтов видна в том, что если в России они разворачиваются уже при новом президенте и может возникнуть впе­чатление, что и их возникновение связано со сменой власти, в Казахстане они возни­кают при том же президенте.

Выступившие в Казахстане против Назарбаева и власти «семьи» «олигархи» — на­ходящийся сейчас в эмиграции бывший премьер А. Кажегельдин, сидящий в тюрьме Г. Жакиянов и выпущенный на свободу после отказа от политической деятельноститМ. Аблязов — это функциональные эквиваленты российских Б. Березовского, В. Гу­синского и М. Ходорковского. Но масштабы новой казахстанской оппозиции — зна­чительно больше, чем российской.

* * *

Общая логика развития и функционирования казахстанского и российского режи­мов не означает их тождества. Между ними — множество различий и создается впе­чатление, что по мере эволюции они даже усиливаются. Описать эти различия и най­ти логику и причины их возникновения — очень трудно, и я сознаю, что изложенные далее положения являются гипотетическими.

Казахстанский режим парадоксальным образом одновременно и белее жесткий и авторитарный, чем российский, и более «мягкий», допускающий больший плюра­лизм.

Большая «жесткость» видна и в формальных, конституционных формах, и в не­формальных, реальных механизмах власти. Президент в Казахстане пользуется большими конституционными правами, чем российский — он избирается на шесть лет, а не на четыре, сам назначает глав местных администраций, назначает часть де­путатов верхней палаты, «сенаторов» и т.д. Контроль «семьи» Назарбаева над эконо­микой и политикой Казахстана — значительно больший и более непосредственный, чем когда-либо был контроль ельцинской «семьи». Одной из специфических черт об­щественной жизни Казахстана является широкое использование властью «нелегаль­ных» методов борьбы с противниками, к которым российская власть практически не прибегает — осуществляемых «неизвестными» поджогов оппозиционных газет, изби­ений оппозиционеров и т.д. Разного рода махинации на выборах в Казахстане также имеют больший масштаб, чем в России.

Но если говорить не о формах этого контроля, а о его результативности и о тен­денциях развития, возникнет иная картина.

В России президентский режим последовательно усиливался и приобрел стабиль­ные и законченные формы при преемнике Ельцина. Сейчас Россия, очевидно, до­стигла (или скоро достигнет) максимальной степени контроля президентской власти над обществом. В Казахстане же, похоже, «пик» развития президентской системы был пройден во второй половине 1990-х годов.

В России старая оппозиция исчезает, а новая, буржуазная — очень слаба и изоли­рована от масс населения. В Казахстане, наоборот, режим сталкивается со все более сильными оппозиционными волнами. Вслед за волной 1999 г., поднятой бывшим пре­мьером Кажегельдином, возникает значительно больших масштабов волна, связан­ная с движением «Демократический выбор Казахстана», в котором его создателям, Аблязову и Жакиянову, удалось сплотить самые разные оппозиционные группы, на­чиная от олигархов и членов Кабинета министров до коммунистов и активистов дви­жения пенсионеров. Власти посадили Жакиянова и Аблязова в тюрьму по обвинению в экономических преступлениях, но движение не исчезло. На его основе возникли две крупные политические партии — «Ак жол» («Светлый путь»), объединяющая многих преимущественно молодых представителей буржуазно-чиновничьей элиты, и партия Демократический выбор Казахстана. Сейчас в оппозицию один за другим перехо­дят крупные государственные чиновники и даже прежние близкие соратники На­зарбаева.

В не оппозиционном, лояльном президенту лагере, также происходят определен­ные изменения в направлении «плюрализации» и «либерализации». Партии, создан­ные для поддержки президента и «квазиплюрализма», сохраняя лояльность власти, неожиданно начинают вступать в реальные конфликты друг с другом. Парламент, избранный под контролем власти, в котором почти нет оппозиции президенту, начи­нает становиться более самостоятельным и требовать больших прав. О том, как сей­час отличается казахстанская политическая жизнь от российской, может говорить то, что этот избранный под контролем властей парламент в прошлом году отправил в отставку правительство. Стоит только вообразить себе теперешнюю Думу, отправ­ляющую правительство в отставку, чтобы наглядно увидеть значительно большую «мягкость», по сравнению с российским, формально более авторитарного казахстан­ского режима.

Процессы «размягчения», утраты контроля власти над общественными процесса­ми, затрагивают и саму «семью», публичная роль членов которой в Казахстане неиз­меримо больше, чем была роль членов ельцинской семьи. «Семья» начинает превра­щаться в группу враждующих друг с другом претендентов на назарбаевское наследие, причем их соперничество приобретает явный и публичный характер.

Таким образом, векторы развития Казахстана и России сейчас все более не совпа­дают. Россия идет к упорядоченной централизованной системе, дисциплинированной «вертикали власти», практически не зависящей от общества. А Казахстан становится все менее контролируемым и более плюралистическим обществом, со все более сильной оппозицией.

Как можно объяснить эти особенности режимов и разные векторы развития?

* * *

Я говорил вначале о сходстве русской и казахской культур и психологии, породив­шей сходство, однотипность российского и казахстанского постсоветских режимов. Но есть и очень важные различия.

Поскольку СССР представлял собой прямое продолжение Российской империи, его «ядром» была Россия и русский народ был «старшим братом» других народов, в России возник «красно-коричневый» симбиоз русского национализма и коммунизма, который отсутствует в других республиках бывшего СССР, включая Казахстан. Этот симбиоз придавал силу и пафосность коммунистической оппозиции, но одновремен­но делал эту оппозицию категорически не приемлемой для российской элиты (и для Запада). Союз либеральной и «коммуно-патриотической» оппозиций был в России невозможен, и это делало обе оппозиции бессильными. В Казахстане «красно-корич­невого» синтеза быть не могло, казахстанские коммунисты всегда были слабее рос­сийских и, что более важно, «либеральнее». Между ними и либеральными оппозици­ями всегда существовало некоторые взаимопонимание и поддержка, а сейчас можно говорить о единой оппозиции либералов и коммунистов. Естественно, это делает оп­позицию сильнее. В России в качестве главного соперника президентов выступал за­ведомо неприемлемый элите и большинству населения коммунист Зюганов. Поэто­му Ельцин в 1996 г. и Путин в 2000 г. вполне могли допустить Зюганова к выборам. В Казахстане же соперниками Назарбаева были фигуры, значительно более прием­лемые элите и обществу в целом (Сулейменов в 1994-1995 гг., Кажегельдин в 1999 г.). Поэтому Назарбаев был вынужден произвести переворот и сорвать выборы 1996 г. и не допустить Кажегельдина к выборам 1999 г. Таким образом, сама большая автори­тарность казахстанского режима и методов казахстанской власти связана с больши­ми угрозами этой власти, исходящими от общества.

Относительная внутренняя слабость президентского режима в Казахстане (ком­пенсируемая большей формальной властью) может быть связана и с влиянием раз­ных исторических традиций. Сильная и «безальтернативная» президентская власть в России — прямая наследница царской власти и власти генсеков. Это — «привычная», «нормальная» для России форма власти. Казахстанское прошлое — совсем другое. В кочевых казахских «протогосударственных» образованиях ханы никогда не пользо­вались «абсолютной» властью. Это иное традиционное восприятие власти, несомнен­но, влияет и на постсоветское развитие.

Другие характерные черты казахстанского общества также способствуют боль­шему сопротивлению общества власти (и одновременно требуют от власти более же­стких форм контроля над менее «послушным» обществом). Это — сохранение у каза­хов племенных и жузовых лояльностей и связей. Эти архаические, «догосударственные» связи в какой-то мере компенсируют предельную слабость (такую же, как в России) гражданского общества, делают общество несколько менее атомизированным, индивида — менее одиноким, могущим рассчитывать на стихийную солидарность «своих». Политические последствия этих лояльностей очень сложны и противоречивы.

Как мы уже говорили, роль «семьи» в Казахстане больше, чем в России. Назарба­ев может опереться на массу своих родственников, свойственников и земляков, зани­мающих командные позиции во властной и экономической иерархиях (ресурс, кото­рым не обладает российская власть). Другой стороной такой опоры на «своих» явля­ется стремление не допустить концентрации власти и богатства у «чужих». Во многом отсюда — и специфические особенности приватизационной политики в Казахстане, где «несемейный» национальный капитал не допускался в самые доходные экспорто-ориентированные сырьевые отрасли, оказавшиеся под непосредственным контро­лем «семьи» и политически не опасного иностранного капитала. Опора на «своих» и необходимость тщательно следить за «чужими», не допуская их усиления, делает ка­захстанский режим более «грубо авторитарным», чем российский. Но это же усили­вает оппозицию и создает больший плюрализм. Другой стороной концентрации вла­сти у представителей назарбаевского Старшего жуза является доминирование в оп­позиции представителей Среднего жуза. Другой стороной контроля «семьи» и иностранцев над сырьевыми отраслями экономики является стремление «несемейно­го» национального капитала к более открытому рынку. Парадоксальным образом, сила архаических жузовых и племенных связей — одна из причин более быстрого, чем в России, созревания новой либеральной оппозиции и относительной слабости реаль­ного контроля казахстанской власти над обществом.

Я не собираюсь оспаривать оценки «Фридом Хауз», по которым Россия имеет чуть большую степень свободы, чем Казахстан. Но важны не только оценки теперешнего состояния, но и оценки потенциала и тенденций развития. И здесь у Казахстана есть как некоторые «недостатки» (несколько меньший культурный уровень и меньшие размеры вестернизированного либерального слоя), так и некоторые «преимущест­ва», и, во всяком случае, в настоящее время векторы развития Казахстана и России не совпадают — степень свободы в России, несомненно, уменьшается, а в Казахстане, быстрее достигшем «пика» авторитарности, сейчас она, скорее, растет.

* * *

В конечном счете, и российский и казахстанский режимы можно рассматривать как переходные от тоталитарной коммунистической системы, которую наши обще­ства уже «переросли», к системе реальной демократии, ротации власти, до которой они еще не «доросли». Но одновременно это — самостоятельные системы со своей ло­гикой функционирования и развития и своим «жизненным циклом». Для перехода к новой системе внутри этих обществ должны вызреть силы, которым тесны рамки старой. И переход к новой системе — это неизбежно острый политический кризис.