Центр и демократия

13-19. 09. 1991

PDF файл

Никакая революция никогда не умела остановиться вовремя: на то она и революция. Милюков и Керенский, Мирабо и Лафайет, Горбачёв и Лукьянов казались нере­шительными и мягкотелыми или даже просто предателя­ми, и революции всегда выносили на поверхность Лени­ных, Робеспьеров, Гамсахурдиа. Потом, через несколько лет, или через семьдесят лет, как у нас, наступало похмелье и прозрение («за что боролись, на то и напоролись»), но в период революции остановить её мчащийся под откос поезд почти невозможно.

Наша революция, возможно, уже миновала тот период, который потом будет вспоминаться как счастливое время удивительной свободы. И один из признаков этого — почти полное разрушение союзного центра. Мы попали в ловушку, созданную нами самими. Мы отождествили зло и реакцию с центром, имея в виду не только вот этот им­перский центр, а центр вообще, мы отождествляли добро и прогресс с расчленением Союза. Это было очень заман­чивое отождествление, заманчивое и политически, и пси­хологически. Оно позволяло включить в «демократиче­ский блок» мощные силы националистических движений и использовать стремление самых разных и не всегда са­мых лучших людей «пограбить награбленное» при дележе союзной власти и союзной собственности. И оно позволи­ло подменить очень сложную задачу — построение разви­того демократического общества — задачей очень простой.

На мой взгляд, с нашим центром связан ряд мифов, аналогичных тем, которые всегда возникают спонтанно при разрушении империй.

Миф первый — центр был силен, и борьба с ним была героической борьбой с монстром. Это была действительно борьба с монстром, но реальную силу этого монстра пока­зал комический путч его несчастных сторонников 19 ав­густа. Наш центр можно сравнить с гигантом и колоссом, когда-то молодым и сильным (и в эту пору много грешив­шим), но давно уже изъеденным бесчисленными внутрен­ними болезнями. И мы быстро почувствовали это, не усто­яв перед понятным человеческим искушением попинать ногами больного старика, воображая при этом, что пинаем того молодца и наглеца, каким он был когда-то, и ощущая себя мифологическими героями.

Миф второй — центр был коварен и для самосохране­ния разжигал этнические конфликты. В этом всегда обви­нялись умирающие империи, и каждый раз происходило одно и то же: как только исчезал якобы вызывающий кон­фликты имперский фактор, начиналась немыслимая рез­ня. Сейчас, после кровавой истории независимых Индии и Пакистана, смешно думать, что индийские этнические и религиозные конфликты инспирировались англичанами, как это утверждали индийские борцы за свободу. Они воз­никали из самих реалий индийской жизни. И у нас кон­фликты в Фергане, Молдове, Осетии, Карабахе и других регионах возникли не из-за интриг центра, хотя, разумеет­ся, определенные силы в центре могли быть заинтересова­ны в этих конфликтах и поощрять их. Конфликты были всегда, но приобрели кровавые формы из-за того, что про­цесс разрушения союзных структур резко обогнал процес­сы демократизации, создания демократических систем, вводящих конфликты в мирное русло. Даже в том случае, если центр поощрял выступления автономий против Рос­сии, прибалтийских русских против прибалтов и абхазов и осетин против грузин для своего самосохранения, то объ­ективно этим он охранял права меньшинств, препятство­вал установлению тирании большинства. Центр был на­столько слаб, что вместо наведения порядка в Фергане пе­реселил оттуда турок-месхетинцев. Но если бы центра вообще не было, то и никаких турок-месхетинцев сейчас тоже не было бы. Центр не мог положить конец карабах­скому конфликту. Но я не уверен, останутся ли вообще без центра в Карабахе какие-нибудь армяне. Если центр не будет преобразован и воссоздан к новой жизни, а просто «отдаст богу душу», то конфликты, которые были до 19 августа, могут показаться цветочками по сравнению с тем, что нам предстоит (очень вероятны, например, войны России с Украиной и Казахстаном).

Миф третий — центр мешал развитию демократии. Уже не говоря о том, что инициировал демократические процес­сы в республиках все-таки Горбачёв, центр объективно вы­полнял и ряд важнейших демократизирующих функций. Он не давал нигде никому захватить власть полностью, вез­де являясь «второй властью», противовесом. При центре, даже слабом, сажать политических противников в тюрьмы местные революционные или контрреволюционные князь­ки все-таки стеснялись, и от откровенно фашистских ре­жимов мы были гарантированы. Сейчас же происходит то, что происходило опять-таки сотни раз при разрушении империй. Вольнолюбивые жители Уганды требовали от англичан полной свободы, а не куцего самоуправления, добились этого, продержались несколько лет и попали под власть Иди Амина, диктатора-людоеда в буквальном, а не переносном смысле слова. И вообще почти нигде возникшие на развалинах английской, французской и других империй государства не обошлись без кровавых диктатур и войн между собой. И если центра не будет, то не обойдемся и мы.

Я совсем не хочу сказать, что наш центр и наш Союз — высшая ценность, которую надо сохранять любой ценой и навеки. Ценности прав человека, демократии (в том числе и права народов на самоопределение) неизмеримо выше. Но именно во имя этих высших ценностей мы не должны позволять Союзу распадаться и умирать, пока у нас не соз­даны стабильные демократические структуры. Если бы в Грузии, например, несколько раз прошли парламентские выборы, сложилась демократическая партийная система,были бы гарантированы права абхазов и осетин, то совер­шенно не важно, в Союзе Грузия или нет. Но если выход Грузии из Союза означает, что целые народы, за судьбу ко­торых мы все несем ответственность, будут попросту унич­тожены, мы должны всячески препятствовать этому выхо­ду, обставлять его жесткими условиями, требовать гаран­тий для национальных меньшинств. Сейчас, очевидно, ни в одной нашей республике, кроме, может быть, уже освобо­дившихся прибалтийских (демократизм которых, однако, мы тоже склонны преувеличивать), нет условий для демо­кратии. Демократия везде держится на Союзе, в том числе, я уверен, и в России.

Поэтому сейчас те, для кого демократия — не прикры­тие стремления нажиться на переделе власти и богатства, не прикрытие национализма, должны, наконец, задумать­ся, нужно ли им просто добивать лежачего или, наоборот, попытаться вернуть его к новой жизни.

На мой взгляд, сейчас лозунгом демократии должно стать воссоздание сильного центра как гаранта прав чело­века на всем нашем евразийском пространстве. Разумеет­ся, центр должен быть воссоздан на основе делегирования ему полномочий республиками, но таких полномочий, ко­торые делали бы его сильнее, чем каждая отдельно взятая республика (включая и начинающую, кажется, приходить в безумие от своих легких побед над бессильным и старым монстром Россию). Центр должен иметь право и реальную силу, чтобы вмешиваться во внутренние дела республик, если там нарушаются права человека, не спрашивая согла­сия местных князей.

Для этого ему не нужно обладать чудовищной, но пол­ностью бессмысленной армией, теоретически способной уничтожить Китай и США одновременно, а практически не способной навести порядок в Осетии и Фергане… Но ему нужна достаточно сильная высокопрофессиональная и мобильная армия, способная легко подавлять погромы типа ферганского (которых у нас еще будет достаточно). Он должен быть не слабее, а сильнее старого центра. Вос­создать такой центр — очень трудно (значительно труднее, чем полностью его развалить), но пока еще возможно. И если у нас хватит ума и сил сделать это, мы спасем себя, ибо пока демократия у нас не пустила корней и пока мы не гарантированы, что распад Союза не будет означать серию русско-казахских, таджикско-узбекских и прочих войн, Союз и союзный центр — основная гарантия и нашей демо­кратии, и нашего выживания. Лишь в том случае, если мы сохраним (или воссоздадим) сильный центр, мы сможем добиться того, что эта русская (и украинская, грузинская, и т. д.) революция будет последней.